Иссиня-черные, сизые,
Гремя, пенятся неба потоки.
Небо вышло из берегов,
Бушует, катит валы с целый дом,
Хлещет сверху, наискось, за горизонт,
Обрушивая на город
Косяки свежих, бьющихся, скользких рыб.
(Подставляйте ладони и ешьте,
Выбегайте на двор все голодные
До безумия, счастья и любви
И набейте до отвала сердца,
Чтобы из груди оттопырились
И вовсю стучали соседу в спину!)
(Весь май в ложбинках губ
И в уголках глаз
Зрели радужные икринки,
А подошвы ног загрубели
Под уколами рыбьих косточек.)
Голубое до блеска,
Разлилось, покуда хватает глаз,
Заполнив самые крохотные бухточки
Между двух травинок,
Между усиками жука,
Между ресниц.
Прозрачное – кажется, видно дно.
Гладкое – кажется, кинь камешек – пойдут круги.
И такое низкое –
Кажется, руку протянешь –
И окунешь пальцы
В неизведанное.
Но на кожу садятся только далекие брызги.
Встревоженный ими,
Жук, замутив движением усиков
Свою крохотную бухту,
Срывается и летит туда,
Где в открытом небе
В брачной пляске резвится солнце,
Слепя огненно-медной чешуей.
(К концу лета небо обмелело,
Посреди него выступила коса,
Где копошатся рачки и морские блохи,
Падая на прохожих,
Где дрожат прозрачные студни медуз,
Жаля локти в окнах машин
Болтающимися щупальцами,
Где ракушки и комки водорослей
Налипают на верхние этажи,
Где пар стоит,
Где глаза увязают,
Оставляя следы,
Что до утра залижут
Ленивые волны,
И на рассвете ты найдешь
Только фундамент своего оползшего песочного замка,
Ставший темницей улитке последней звезды.)
Сетки на окнах
Ночью ловят бабочек, а днем – солнце.
И когда осенью снимаешь их,
Золотистых лучей улов
Из ячеек вытрушивая,
На ладонях, словно лета поцелуй,
Остается теплая пыльца.
(Народ на набережной столпился:
Смотрите! Вон тянут на китобойном крюке
Рыбу-солнце!
Громадней еще в полный рост,
В предсмертных судорогах
Взбивает огромным хвостом
Розовую пену облаков,
Пытаясь сбросить проклятую цепь.
Но крепко в теле сидит гарпун,
Точа из-под жабр горячую кровь.
По всему небу кровавый след.
Не насмотрится народ:
Король неба,
Царь небесных рыб
По своим владениям
Беспомощной тушей волочится!
Тыкают пальцем, дивясь.
И вот, вздрогнув, вытянулось мощное тело,
Остекленели глаза,
Отвис тяжелый рыбий рот,
Дохнув на все небо кровью,
Смертью.
Открылись в ответ рты толпы,
Испустив испуганно-восторженно-беззвучное.
А гигантская туша,
Став неповоротливой
Зацепила мост,
Осыпав его медной чешуей,
И исчезла за горизонтом,
Обмякшая, послушная,
Невидимой цепью влекомая.
Что там сделают с ним?.. – гадал народ. -
Из костей его выпилят камни на чью-то прекрасную шею,
Зубы в чей-то великий рот,
Чешую – подешевле –
Вправят в ночники романтиков,
А мясо солнечное отдадут снежным псам…
Так переговариваясь,
Разбрелась толпа.
Только кровавый след еще долго стыл в небе
Да дети собирали под мостом
Осыпавшуюся чешую.)
Небо зима льдом сковала -
Даже взгляду не удержаться.
Одинокие ночи
Уженья луны
В черной полынье форточки
На пакетик чая.