И было так:в тиши густых лесов,
Где солнца свет в листве плыл и искрился
Брел человек - адан; не то, чтобы готов,
Но все-таки порядком обкурившись.
Печаль лежала на его челе,
(Не оттого, поверьте, что не забирало;
О нет! От травки, лучшей в северной земле,
Его вело, и глючило, и крышу рвало.)
Иная боль терзала юношу сего,
Что Береном когда-то окрестили
Не дале как вчера отца его - да что отца,
Весь клан в расход пустили!
Братву Барахира знал весь Дон-Финион -
Его бойцы бесстрашны были и свирепы.
Не раз они под шлемов бодрый звон
Гасили орков говнодавами по репе!
Однако крыша и у орков есть, увы -
Об этом витязи в пылу разборок позабыли.
Явились злые из Ангбанда пацаны -
И, как я говорил, в расход их всех пустили.
Один лишь Берен под раздачу не попал -
В тот день пришло к адану вдохновенье:
На снежных склонах гор он эдельвейсы собирал,
Слогал стихи и славил Илуватора творенье.
А как вернулся в лагерь... "Твою мать!"
Воскликнул Берен и глаза прикрыл рукою
"Кто это учинил, б..., в рот их всех е...?!!!"
И лился гнев его бурливою рекою.
"За гибель рода покараю всех и вся!" -
Так грозно клялся он и острым потрясал мечом...
Но тут обьяла грусть его - и он свернул косяк,
И сел, и закурил, и тихо молвил: "В лом..."
Еще косяк взорвал, еще - и повело,
И к югу взор пытливый обратился,
Туда, где, как я говорил, в тиши лесов
Свет солнечный в листве плыл и искрился.
А в тех лесах простерся Дориат;
О королевстве том немногие лишь знали.
Забредшим чужакам уж не было пути назад,
Все как один в дремучих чащах пропадали.
Был Дориат сродни комунне хиппи;
От мира внешнего отгородясь забором
Любили эльфы травки покурить, здравуру выпить,
И занимались love'ом, а не war'ом.
Забор волшебный был созданьем майи Мелиан.
(Не путать с Майей, что была пчелою!)
Бывало, перли на него тьмы орков-бусурман
И накрывались все эльфийскою звездою.
Но Берен про все это в жизни не слыхал,
И перелез шутя, легко и споро
(А коль узнал бы, то сказал бы что в контакт вступал
И с эльфами, и с майа, и с самим забором).
Зеленый лес вовсю цветет и плодоносит,
Порхают птички, лось в глуши трубит...
Но чу! адан прислушался:как будт бы доносит
Весенний ветер звуки песни "Let it be"!
А Берен, сын Барахира, сам меломан был старый;
Любил он "Trolling Stones", тащился под хард-рок,
И издевательства такого над гитарой
Терпеть он не желал, да и не мог.
Не медля ни секунды, бросился на звук
Ломая ветви и траву зеленую сминая
И руки юноши сжимали крепко верный лук,
Которым покарать хотел он негодяя.
Он мчался по лощинам, где стоят туманы,
Об корни толстые чуть ноги не сломал,
И вот, вступил на роковую он поляну,
Где неизвестный хмырь гитару истязал.
"Пололжь, б..., инструмент! Прихлопну, б..., как муху!"
Во гневе благогодном наш герой вскричал,
"Тебе медведь не только наступил на ухо -
С тобой он, кажется, вообще, б..., переспал!"
Но те слова вдруг на устах его увязли,
И лук отбросил он, и в ножны меч задвинул -
Перед собой, под сенью бука (или, может, вяза),
Узрел он вдруг прекрасную эльфину.
А очи девы - голубее неба выси;
А в темных волосах ее - веселые цветочки;
Пацифик, майка "Flower Power", феньки, бисер
И прочие хипповские примочки...
Эльфина пела; голос лился трелью нежной,
И лес,внимая песне, замер как во сне;
Аккомпанировал, по струнам бряцая небрежно,
Ей менестрель, вальяжно развалясь на пне.
"Не глюк ли это, дурью порожденный?..
Давно кайф выветрился, Берен, не гони..."
Так бормотал он сам себе, завороженный,
Словам внимая "Мother Mary comes to me"
"Ужели я влюбился? Иль сошел с ума я?
Плевать, одно лишь знаю - мне нужна она!"
И на поляну он вступил, кусты ломая,
И грозно крикнул менестрелю: "Пошел на!..."
И тот пошел (пошел? ха-ха! помчался!),
Не смея честь свою в бою открытом отстоять.
И только "Stratocaster" лишь остался
Им малодушно брошеный, в траве густой лежать.
Гитару Берен подобрал, у ног своих заметив,
И поклонившись, молвил деве гордой:
"Хоть больше по душе мне грандж и хэви метал,
Но и к Битлам я подобрать смогу аккорды."