Посв. А.Сорокину
« Мы поехали за город,
А за городом – дожди,
А за городом – заборы,
А за заборами – вожди…»
(А.Галич)
1
Сколько лет прошло и пробежало
с той поры, как Галич…
Есть нужда:
еду с Белорусского вокзала
электричкой за город, туда,
где между Рублёвкой и Барвихой
спит посёлок Усово-Тупик,
там живёт размеренно и тихо
на природе мой соученик
то есть, однокурсник-однокашник,
и, как догадались вы – поэт.
Он совсем недавно, днём вчерашним
жил в столице сорок с лишним лет…
Только жизнь – то трезвый, то в запое,
то с чужою женщиной поспишь,
и жена застукает обоих…
Да жене никак не угодишь:
требует внимания и денег,
денег и внимания, а ты
с её слов и бабник, и бездельник
только знаешь, что кидать понты:
дескать, я поэт, и моя Муза
требует не денег, а стихов.
И тут узы брачного союза
лопают, и ты уже готов
разменять московскую квартиру,
чтоб не слышать дикий женский крик,
кончить дело при разводе миром
и уехать в Усово-Тупик,
что вообще-то близко от столицы –
электричка едет полчаса.
Под балконом здесь живёт синица,
и стоят сосновые леса
вкруг Барвихи, Усово, Рублёвки,
и заборы энной высоты,
да торчат на каждой остановке
вдоль шоссе суровые менты –
охраняют быстрые кортежи,
что несутся в сторону Кремля.
Ну а ты уже здесь не приезжий –
тут твой дом, и тут твоя земля,
и бабульки утром у подъезда
как родного, чествую тебя
если ты ухоженный и трезвый.
Электрички рядышком гудят,
следуя в Тупик и мчась обратно
в шумную и денежную жизнь.
А тебе полезно и приятно
вечером по соснячку пройтись,
и вернутся вновь в свою «однушку» -
чисто холостятское жильё,
где на стенке, на портрете – Пушкин
и богатство главное твоё –
книги - и на полках, и навалом.
В век наживы, в двадцать первый век
в бытие своём, в большом и малом
тщится современный человек
плотно окружить себя уютом,
в банке заиметь валютный счёт,
«тачку» - «Мерседес» - чтоб было круто,
дом на Кипре, кое-что ещё.
Это – кто по высшему разряду,
ну а кто пониже, и ему
тоже надо, надо, надо, надо.
А поэт сидит в своём дому,
то есть в тесной комнате- «однушке»
в Усово на третьем этаже,
чай горячий швыркает из кружки –
у поэта праздник на душе –
он родил сейчас стихотворенье,
пусть оно всего-то в восемь строк,
но поэт в минуты вдохновенья
чувствует себя, как царь и бог.
Он, отставив в ближний угол лиру,
продолжает чай свой попивать
и ему на все богатства мира
с этажа еврейского – плевать!
На закате солнышко садится,
от Рублёвки наплывает тень,
на балконе тенькает синица,
провожая уходящий день,
за стеклом тускнеет панорама
неба, меркнет солнечный зенит.
…Ну а завтра из столицы дама
нанесёт поэту свой визит.
Дама приезжает раз в неделю,
оторвавшись от семьи – ура! -
И поэт с ней делится постелью
и стихом, написанным вчера.
Ну, а с хлебом как дела насущным?
Денежный струится ручеек
из каких таких рублёвых кущей
в кошелёк поэта? Если б мог
не работать – он бы не работал
но поэт не ангел – человек,
кроме воскресенья и субботы
он свободен в среду и в четверг,
а в другие дни бывает встреча
с «племенем младым» – и он привык:
он преподаёт культуру речи
и могучий русский наш язык
технарям в одном из институтов
золотого города Москвы.
Это, согласитесь, правда, круто?!
(Правда, круто! - подтвердите вы)
Да! Но вот у преподов зарплаты…
Он на ту зарплату и живёт
прямо скажем, очень небогато.
А ещё поэт два раза в год
запивает – ровно на неделю,
летом и зимой, и каждый раз
мучается атомным похмельем.
Что поделать? – организм у нас
требует какой-нибудь разрядки,
раз в эпоху стрессов мы живём.
* * *
Это о поэте по порядку
всё почти, что знаю я о нём
2
Он меня встречает на платформе
«Усово-Тупик», и он одет
(месяц май) по полной летней форме:
шорты до колен, рубашка в цвет
яркого ямайского пейзажа,
и венчает форму, как итог
на макушке этаким плюмажем
по пиратски вздрюченный платок.
И о чём мы начинаем с ходу
говорить – вы сможете понять,
если я его четыре года
не видал, и столько – он меня.
Мы идём к его пятиэтажке.
Бабушки, аж две, встречают нас
у подъезда, и одна у Сашки
спрашивает: «Сань, который час?»
И ещё о чём-то – о погоде,
что там обещает Интернет?...
«Видишь, я живу в простом народе,
на природе», - говорит поэт,
мы гоняем чай в его светлице-
в комнате светло от солнца - мне
предстают и книги, и синица,
и домашний Пушкин на стене.
Из окна, в какое солнце льётся, -
вид на лес вблизи и вдалеке.
«Вообще как тут тебе живётся, -
спрашиваю, - в этом Тупике?»
«Да ты что, - он говорит, - отрада!
Тишина такая и покой.
Что ещё гиперборейцу надо –
поле, лес и речка – под рукой.
До работы – вон, на электричке -
электричка под рукой опять».
У него уже вошло в привычку
по её гудку часы сверять.
Тут ему и пишется иначе
и Москвы не жаль – вообще ничуть.
«Хочешь, прогуляемся до дачи
Путина? Здесь рядышком». – «Хочу!»
Рядом, это значит, до Рублёвки,
до шоссе - с лихвою километр,
здесь и впрямь стоит на остановке
в полной форме, с автоматом – мент.
По шоссе несётся полным ходом
бентли-джипо-«тачко»-крутизна,
но двух негламурных пешеходов -
нас, поэтов - пропустила на -
на другую сторону по «зебре».
Ну а там ещё одно шоссе,
но поуже, и глухие дебри
из заборов – в лесополосе
корабельных сосен – сплошь заборы,
камеры слежения на них.
Мы шагаем вдоль, идём, и вскоре
с правой стороны у нас возник
не забор – стена. И метров триста,
даже больше, шли мы вдоль стены.
За стеною, там, конкретно чисто
стерегут крутые пацаны
ставку подмосковную премьера.
Сам её периметр – буквой «п»,
площадь – необъятного размера:
если из столицы ВВП*
возят иногда на вертолёте
(не хорёк какой-нибудь – премьер!)
то представьте это, и поймёте
дачи этой vipовской размер.
Два конца периметра уходят,
подступают вплоть к Москва-реке.
Ну и мы туда. Здесь, на природе -
зелен-луг, на нём невдалеке
мирно так – чудно! – пасутся кони,
три коня. По берегу всему
ивы у воды, на самом склоне.
Я смотрю вокруг и не пойму:
вид, пейзаж – ну деревенский чисто,
и вокруг нас – ни живой души,
и вода под солнцем серебриста,
воздух – наслаждайся и дыши.
- А в реке здесь чистая водица, -
говорит мой спутник, - ведь река
ещё только движется в столицу.
Искупнёмся, может?
И пока
я вокруг с восторгом озирался:
- Слушай, Саня, как здесь хорошо!
В этом мае ты уже купался?
Он нырнул со склона – нагишом…
3
День прошёл в стихах и разговорах…
От стены той, от Москвы-реки
мимо камер на глухих заборах
мы вернулись скоро…
Вопреки
нынешнему духу потребленья,
духу, завладевшему страной,
он – поэт - живёт стихотвореньем,
иль строкой единственной одной,
что уже в уме, уже родилась
а других проблем – их просто нет.
Для него строка – как Божья милость,
и он - Божьей милостью поэт
над одной единственною строчкой
что его преследует сейчас
будет думать, думать днём и ночью.
И Господь за то ему воздаст,
ниcпошлёт поэту вдохновенье,
глянет на поэта сверху вниз,
и само собой стихотворенье
выложится на бумажный лист.
И ему не требуется много
до доски той самой гробовой,
только б ощущать дыханье Бога,
да ещё иметь над головой
худо-бедно хоть какую крышу,
да заварку чая поутру,
да синичку на балконе слышать,
да гулять без шапки на ветру
в марте по тропинкам между сосен,
наслаждаться запахом хвои,
доверять погасшей папиросе
мысли потаённые свои,
быть любимым женщиной замужней,
молодой - в свои полсотни лет.
Что ещё гиперборейцу нужно,
если он поэт? А он – поэт!
июнь 2010 г.
ВВП* Владимир Владимирович Путин