Нос, корма.. Триста футов шагами.
Здесь и дом, и страна, и граница
на плавучей коробке во ржавых потёках.
Жизнь обыденна, зла и строга.
Что пенять на планиду и злиться?
В сердце шрамы, как сколы на стёклах.
А швартовы змеино свернулись в клубках...
Так и ждёшь, что укусят за голень,
и по мокрому тику подошвы скользят.
Ветер гонит в каюту принять коньяка
с присолённой лимонною долькой,
да вот только на вахте - нельзя.
До ближайшей земли сотни миль,
но и чёрт с ней! Средь волн попривычней.
И портов одинаковость сплин лишь несёт.
Нет давно резонанса с людьми,
а душа стала чёрство-циничной
в корабельном мирке воздержаний во всём.
В небе яркая россыпь созвездий чужих -
ведь пространство в ином гороскопе.
Лев его здесь не виден на звёздном панно.
А вообще к звёздной чуши душа не лежит:
лучше думать ему о своей Пенелопе.
Если ждёт – хорошо, а не ждёт – всё равно.
Неприкаянный мир, неприкаянный путь
там, где линия стянута в точку, а точка
расширяясь, форштевнем уводит в туман.
Вновь и вновь одиночество спрутом на грудь.
Где-то там, далеко, повзрослевшая дочка
так гордо подружкам кричит: - Мой отец – мариман!