заворачивается, закручивается подбородком к коленям,
локотками к чужому дому на против,
из окна как пеплом пытается стряхнуть время,
пятится назад , хорошее вернуть не против.
и не мучается, на двадцать пятом,
только желание, или пожелание как ком, как пята-
в подарок 2 вещи так и осталось –
стеклянный шар, в котором все время идет снег.
падает, крошится хлопьями - вьется снег.
Скулит молча – наружу просится снег.
и глобус – на котором отмечала бы дожди,
и не то чтобы она грустит, ей просто чаще всего
дождливо. это малость. это то что от нее осталось.
ворочается в себе, ворочается – скулит на луну,
от боли кромешной корчится – ненавидит эту весну.
и в чае ее нет давно того сахара, которым славилась,
с которым не расставалась, не маялась.
а меж пальцев пропускает волосы, она так их любит,
и чувствует их иначе, и на пальчик крутит,
только пустота не имеющая вкуса и цвета,
а впереди ее двадцать пятое вроде как даже
солнечное безбилетное в Москву лето,
девочка с июльской душой –
с врожденной летней ямочкой под шоколадной тоской-
и веснушками /она их не хочет. но свыклась/
она любит шептать красивые сказки одиночеству
на ушко, только к нему привыкла.
ее небо покрылось мурашками и плачет, плачет, плачет
холодно и торопливо закатала рукава на рубашке,
у бога и у черта на день рожденье сидит на окне
и счастье клянчит -
хоть кто-то из них - но ей должен.
на сдачу
за боль.