ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ
(начало 90-х)
“Трудный возраст переходный -
Переходят кто куда,
И от прежней нашей кодлы
Не осталось и следа...”
В.К.
Письмо другу в Москву из Израиля
Старился я вяло и покорно
В мысленном конфликте со страной,
Но, как пионер при звуке горна,
Вдруг напрягся бодрою струной.
Посмотреть на сверстника изволь-ка,
Я на двадцать лет помолодел
И теперь вибрирую я звонко
Под напором интересных дел.
Год минувший бледен в пересказе.
И не веришь – был ли это ты,
Кто зубрил иврит в противогазе
И киркою корчевал кусты.
Знойный март. В глазах от пота – мыло,
И кетмень не держится в руках,
А еврей-надсмотрщик, злой верзила,
Руки в боки – все твердит: «ло ках!»*
Впрочем, у других похуже участь.
Кое-кто опустится на дно.
Чтобы выплыть, здесь нужна плавучесть,
Ну, и плот удачи заодно.
Я же погружаюсь здесь в науку
(И имею что в нее внести),
Заодно протягивая руку
Профиту, который здесь в чести.
Я Россию вспоминаю редко.
Что в ней помнить? Серые дожди,
Серый камень на могиле предка,
Серый быт и серые вожди.
Но на фоне серой той картины
Светят мне лучом из темноты
Светлый теплый мир моей квартиры
И друзья на кухне – там и ты.
Светят мне и фонари Арбата,
И крамолиздата пир ночной,
И любовь, что вспыхнула когда-то
(Вот она, сидит передо мной).
Я живу, о прошлом не жалея,
Лишь одним раскаяньем томим:
Знать бы мне, что нету тяжелее
Участи, чем стать глухонемым.
Вот моя первейшая кручина
И причина, почему бочком,
А не чинно ходит здесь мужчина,
Кажущийся сабрам дурачком.
С нацвопросом дело здесь такое,
Что с его решеньем погодим;
Мы для ивритян – изгои-гои
И они для нас не игудим.**
И, молясь ивриту, аки Богу,
Чтобы он в устах моих возник,
Берегу, как одноногий ногу,
Свой родной, единственный язык.
Но однажды, верю, ярким блеском
Озарит мой темный ум иврит,
И тогда письмо мое библейским
Древним языком заговорит.
* не так! (иврит)
** евреи (иврит)
В.Ф.
Письмо другу в Израиль из Москвы
«Встал я утром в шесть часов
“Встал я утром в шесть часов
С ощущеньем счастья:
Ни резинки от трусов,
Ни Советской власти”
(Современный фольклор)
Благодарю тебя, мой друг,
За память. От всего дикарства
И безобразия вокруг
Твой голос - лучшее лекарство.
Я рад, что ты, как пионер,
Напрягся бодрою струею.
Я в этом деле, например,
Уже давно не много стою.
Я весь измаялся в тоске
И изошел душою всею,
Переживая здесь, в Москве,
Твою под старость одиссею.
И не лингвистики азы
Проблема на твоей Итаке.
Подумаешь, не знать язык
В разгар химической атаки!
Иприт - и в Африке иприт,
Или точнее, в Междуречье.
И чем тогда б помог иврит,
Пусть и библейское наречье?
Но время сказочно бежит:
Уже Саддам сдает полоний,
И ты покинешь рубежи
Своих глухонемых колоний.
И накарябаешь письмо,
Чтоб справа я читал, зверея.
Все образуется само -
Недаром любит Бог евреев.
У нас - неясно впереди,
Но интересно все до дрожи.
Я сам на митинги ходил
(Настолько стал неосторожен).
Властепротивные слова
Кричал я дерзко (вслед за всеми)
И бастовал. Да, бастовал
(Конечно, в отпускное время).
Про те веселые три дня
Писать, пожалуй, смысла нету.
Ты это знаешь без меня,
Коль перелистывал газеты.
Весь мир поставлен под удар,
В стране же – призрак гекатомбы.
Представь: пятнадцать государств
И каждое – с своею бомбой!
Поэтому, коль здесь и впредь
Пойдет потеха по-армейски,
Придется мне пересмотреть
Свой взгляд на трудный арамейский.
В.К.
В.И.К-ру: По поводу событий 19 августа
Не менее чем злых вождей,
Боюсь доверчивого стада
Людей, что жадно ждут идей,
Дающих направленье взгляда
И выхода для злых страстей
(И избавляющих от ада
Искания своих путей).
Они под щелканье плетей
Помчат, куда вознице надо,
Сметая на пути преграды
И в беге становясь лютей.
И тут уже не жди пощады
От вдохновенных лошадей.
Боюсь прекрасных я идей.
В.Ф.
(Отрывок из венка сонетов
«О роли агрессивных инстинктов
в истории»)
Вот на наших глазах завершилась эпоха.
Нам с тобою в истории вновь повезло.
С коммунизмом покончено. Это неплохо.
Но остались ведь люди, творившие зло.
И осталась страна - сплошь могилы казненных.
Урожай на крови: что ни год - недород.
И народ, возраставший в районах, как в зонах,
Хмуроглазый и казнелюбивый народ.
Я не верю расхожему мнению, будто
Воцарится в России теперь благодать:
Кто вкусил опьяненье победного бунта,
Будет жаждать похмелки опять и опять.
И теперь при любом перебое в снабженье,
При любом повышенье квартплаты и цен
Будут толпы на площадь идти, как в сраженье,
Потрясать кулаками у зубчатых стен.
Но, как кони, сломавшие жерди загона,
Пометавшись на воле без пут и узды,
Станут люди искать не разметки закона,
А хозяина, взявшего кнут и бразды.
Если катится камень по склону с горы,
Не пытайся его задержать и тем паче
Вновь поднять. Чтоб посильною стала задача,
Дай свалиться ему. Подожди до поры.
В.Ф.
В.А.Ф-му
“Не имею я в мыслях подпалин,
Как имеет их этот индей”.
Н.Олейников
Отвергаю я сразу и разом
Твой эпиграфом ставший сонет.
Не затем ли Господь дал нам разум,
Чтоб идеи рождались на свет?
Огорчен я до смерти, ей-богу,
Очерненьем прекрасных идей.
Можно ль лунную хаять дорогу,
Коль встречаешь бандитов на ней?
Есть ошибка у дедушки Маркса,
Незамеченная до сих пор:
Не идея насилует массы,
А они ее ставят на хор.
Да, всему, что действительно плохо,
Подбирают хороший девиз,
Но за нашу проклятую похоть
Не винить же красивых девиц.
После жадного с девой сближенья
Дева тотчас же станет не та.
Овладенье - всегда искаженье.
Первозданно ж идея чиста.
Фея палочкой, символом власти,
Ткнула тыкву - и выезд готов.
Так неужто для нашего счастья
Бить нас палкой по тыквам голов?
Потому, коль увидишь идею
Из разряда прекрасных идей,
На колени пади перед нею,
А немедленно лапать - не смей!
В.К.
В.И.К-ру
Сердцами нашими владея,
Тоска по братству и добру
Влечет нас к стенам мавзолея,
К его невзрачному нутру.
А каждому б подумать: где я?
Какому кланяюсь одру?
Сулит ли благо та идея,
Что призывает к топору?
Не верю я тому гуру,
Который мнит себя правее
Других и, в спорах багровея,
Хватается за кобуру.
Лишь насмерть перессорив нас,
Он возвестит братанья час.
(В.Ф. Отрывок из того же венка)
Не затем, чтоб мы строчили рифмы,
Нас Всевышний разумом взыскал,
А чтоб мы могли в улыбке нимфы
Злобной ведьмы различить оскал.
Ведьмы знают наши вкус и моды
И, желая соблазнить наш хер,
Злые и причудливые морды
Прячут под личинами Венер.
Обмануться - грех не столь великий.
Много хуже - извращенный вкус
Тех, кого уродливые лики
Вводят в соблазнительный искус.
.
Мне претят потоки восхвалений
Красоте идеи из пивной:
Род людской поставить на колени,
Лица вниз и руки за спиной.
Чем попасть в объятья коммунизма,
Даже с человеческим лицом,
Лучше впасть в объятья онанизма
Или даже сделаться скопцом.
Я щажу твои больные чувства,
Но скажу всю правду до конца:
Ровный строй - эстетика Прокруста,
Мир без лиц - эстетика слепца.
Апокриф
Когда прекрасная идея
Вдруг засвербит во мне, как зуд,
Я ей не отдаюсь, балдея,
А свой над ней свершаю суд.
Идея – это род изделья
Ума, для наших чувств сосуд.
Исследую на том суде я,
Какая в сем сосуде суть:
Добро ли мирры и елея
Идеи яркие несут,
Иль хмель, что делает нас злее
В красивый заключен сосуд?
Не суть, а то, что напоказ,
Овладевает духом масс.
С древнееврейским приветом В.Ф.
В.А.Ф-му
Любому следуя гуру,
Не проявляй слепого рвенья -
Нельзя ж коранную суру
Принять за Божье откровенье.
Мой друг, какой же ты мошенник!
Зачем, таланта не щадя,
Стреляешь ты не по мишеням,
А по широким площадям?
Тебе - про красоту идеи,
А ты - про площадь среди тьмы,
Где по ночам рубины рдеют
Кровавым потом Колымы.
Зачем ты сердишься, Юпитер,
Ломясь в открытый мавзолей?
Тот прах я с ног давно уж вытер -
Склеп - не вместилище идей.
Предложенный тобою выбор
Меж рукоблудом и скопцом
Мне в корне не подходит, ибо
Предпочитаю быть слепцом.
И сквозь очки, как через призму,
Сумел я разглядеть давно
Средь линий спектра коммунизма
Коричневую, как говно...
Порой я тоже холодею,
Но через страх твержу свое:
Я с теми, кто творит идею,
А не преследует ее.
Мне очень жаль былых кумиров -
Худых, в горячечном бреду -
Несущих свет идеи миру
Самим себе же на беду.
Но не таких, кто жрет под стягом,
Держа идею за муру,
Кто ради собственного блага
Зовет народы к топору.
Во все века крушенье тронов
Несло народам лишь урон,
Ведь лозунг «Не жалеть патронов» -
Есть клич взбесившихся матрон.
И тем остервенелым кличем
Лютей, чем тысячи Малют,
В каких бы ни было обличьях
Себя все стервы выдают.
Вот так-то, гордый сын Абрама,
Задачка проще, чем маца.
Поэтому, признайся прямо,
Слепец прозорливей скопца.
Оставим кесарям сеченья,
Героям – авторство идей.
……………………………….
Жду с нетерпеньем сочиненья
О вашей жизни, иудей!
Апокриф
Я в жизни мало что умею,
Но что умею, то со мной:
«В пивную!» - вот моя идея,
А не «идея из пивной».
В.К.
В.И.К-ру: Как я живу
(через два года после приезда)
“Жду с нетерпеньем сочиненья
О вашей жизни, иудей”.
(Сура из Кандрора
На научной стипендии, как на понтоне,
Я пока что держусь на плаву.
Если этот понтон до поры не потонет
Так до пенсии я доживу.
Перейду, чуть подернутый плесенью,
Со стипендии прямо на пенсию.
Мой оклад - три тысячи шкалим,
На руки - две тыщи, да немножко
Частнопрактикую. Не шалим,
Но с рукой простертой не стоим -
По одежке простираем ножки.
Жизнь, как всем известно, нелегка,
А начать вторую? Ты представь-ка:
В шестьдесят, с нуля, без языка!
Что ж, была дороже жизни ставка:
Я спасал свою семью от бедствий,
Но, признаюсь, коль пришлось к перу,
И себя - от бесноватых бестий
И похмелья на чужом пиру.
Мы живем в трудах и в напряженье,
Как лягушки в банке с молоком.
(В этом весь секрет омоложенья
Духа, в теле уж немолодом.)
В то, что подо мной собьется масло,
У меня серьезной веры нет:
Иссякает время. Ведь, как назло,
С каждым годом мне все больше лет.
Я нередко думаю с печалью,
Что теперь сложилась в жизни цель -
Не причалить к тихому причалу,
А хотя бы просто сесть на мель.
В общем, мрачноватая картина,
Но порою глянешь, как бы в щель:
Боже, как красива Палестина!
Как прекрасен Эрец-Исраэль!
Здесь бушует пир зимой и летом,
Весел и наряден Божий дом!
Только жаль, что на пиру на этом
Мы чужие так же, как на том.
Твой староватый друг В.А.Ф.
В.А.Ф-му
От эвфемизмов сводит челюсти,
Но, заменяя слово словом,
Зову я все же пиво пенистым,
Чтоб не назвать его ***вым.
(Моя маленькая нетленка, случайно
занявшая место эпиграфа)
Привет, оле*! Я злился люто,
Уже решив, что хадашим*,
Гонясь за (тоже мне!) валютой,
Теряют качество души...
Адептом притчи про лягушек
И я был много лет, пока
Не убедился - прыгать хуже:
Ни масла и ни молока.
И разве стоит делать масло,
Коль дел других невпроворот?
Следить, чтоб искра не погасла,
Важней, чем кушать бутерброд.
Но все куда-нибудь, да рвутся,-
Кто в академики, кто в США,
В кооперацию, в кибуцы…
Иль в каждом не одна душа?
Иные сохнут по Сохнуту
В охоте к перемене мест,
Бедой реальной или дутой
Оправдывая свой отъезд.
Иные, выдирая пейсы
И проклиная тот Сохнут,
Как Соломоны, песню пенсий
Годами жалобно поют.
Бежать от суеты в мороку -
Не для меня расклад такой.
Я лучше удавлюсь до срока
Махнувши на себя рукой.
Что значит “ставка больше жизни”?
Когда тебе лишь шестьдесят,
А платят семьдесят? Да из них
С нас вычитается стократ!
А что до пресловутых бедствий,
То, хоть слышны здесь крики “SOS”,
Да и угрозы людоедства,
Напрашивается вопрос:
Какая разница, араб ли
Иль «Память» скручивает в жгут?
Тебе ль не знать, что эти траблы
Таких, как мы, повсюду ждут.
Сейчас мне равно мрачноваты
Москва-река и Иордан –
На пир не где-то, а когда-то
Любой из нас однажды зван.
Свои мы откричали тосты.
Теперь – дорогу молодым.
Негоже набиваться в гости,
Тем паче в роли тамады.
Я сам большой поклонник ретро,
Но ведь не воскресить дела,
Когда висячая уретра
Еще стоячею была.
Мне очень горько, друг мой Воля,
Что мы прожили в суете.
К тому ж и ты не столь доволен,
Как я бы для тебя хотел.
И, чувством горечи ведомый,
Я воплощу кощунство в стих:
Чума на оба наших дома,
Коль нам так неуютно в них!
(Прости, что я твой дом охаял,
Как будто гой, а не аид.
Нет, пусть цветет твой дом Израиль,
Лишь мой поглотит пусть Аид).
Твой престарелый друг В.К.
*Новые репатрианты (иврит)
В.И.К-ру
Мы стараемся жить и живем
Незатейливым нынешним днем,
Не скучая от будничной прозы:
Нам о будущем думать - без пользы.
Вечерами сидим у экрана,
На Россию глядим, и так странно
Вдруг подумать: “А где я живу?”
(Ощущение, как дежавю*).
То ли здесь мы сидим, то ли там?
Поиск места нам не по летам.
Не по возрасту неимущи мы,
Лишь любуемся здешними кущами.
Здесь у нас, кроме многого прочего,
Нет ни будущего, ни прошлого.
Как бы выпали мы из времени,
Перестали быть и евреями.
Незаметны мы, как мазганы*,
С неуместными в нем мозгами.
Безответны мы, как афатики**,
Не конфетки мы - только фантики.
И глазами по глобусу шарю я
И гляжу на его полушария:
Нет на нем ни села, ни столицы,
Где хотел бы я поселиться.
И приходит на ум ответ:
Хорошо не там, где нас нет,
И не там, где Эдем, а тем,
Кто не жил на свете совсем.
Ой, да ты депрессьица,
Ой, ты жизнь-какашка!
Хочется повеситься,
Да загрустит Наташка.
Я, конечно, ничуть не повешусь, -
Отодвину последний рубеж
И, меняя осанку и внешность,
Буду жить в укоризну себе ж.
В укоризну за бегство от терний
(Потерпи же от них хоть теперь!),
В искупленье вины перед теми,
Кто поболе меня претерпел.
Может, в этом мое оправданье
Перед миром и перед собой,
Чтоб принять, как заданье, страданье,
Всем положенное судьбой?
Ну, а если я все же умру -
Не трагически, не на миру -
Лишь событьем в масштабах постели,
Убежден, что никто поутру
Не найдет во Вселенной дыру,
Мирозданье не станет пустее.
Лишь погаснет, как луч фонаря,
Тот объект моих слабых пристрастий,
С кем, единственным, был я “на я”,
Ну а корпус растает в пространстве.
В.Ф.
*как будто уже виденное (франц.), иллюзия памяти
** кондиционеры
***человек, потерявший речь после инсульта
В.Ф-му
Привет, старик! Забыл ты наше кредо.
Который день на почте пустота.
Неужто ты меня, собака, предал,
Как твой сородич нашего Христа?
Пусть я брюзжу совсем по-стариковски
И ни при чем злодей Искариот,
Но ведь обидно, ежели Островский
Бесписьменный привет передает.
Я не прошу поэм или излияний,
Лишь жаждою общения томим.
Клянусь, в долгу на очень долго я не
Останусь. Низкий мой поклон твоим.
В.К.
В.А.Ф-му
Для чего еврей живет на свете,
В чем его призванье и урок?
Попытаюсь на вопрос ответить,
Коль уж ты проблемой пренебрег.
Как на сцене, гордо или горбясь,
В арьергарде или во главе,
Открывает urbi он и orbi*
Все, на что способен человек.
И неважно, где живет еврей и
Где прольет свою святую кровь, -
Общечеловеческой идеи
Он носитель в лучшем из миров.
Склонный всюду и во все соваться,
Доходя до дна в добре и зле,
Помогает он любой из наций
Осознать единство на земле.
Как хохол не может жить без сала,
Как поэт не в силах спрятать стих,
Как актер без зрительного зала,
Так еврей не может без чужих.
Привлекать вниманье - въелось в гены,
Перешло от деда и отца.
Обречен он маяться на сцене,
Выделенный травмою конца.
Колготясь на поворотном круге,
Он с мольбой поглядывает вниз...
Но играть спектакли друг для друга?
Нет, я не приемлю сионизм.
Не прожить без свиста иль оваций,
Шейлока иль Корчака явив.
Чаплины не могут в изоляции:
Я - пока - не еду в Тель-Авив.
В.К.
*Городу и миру (лат.)
(И когда сценическое действо
Вправду может просветить народ,
Всех ассимилировать в еврействе -
Эта цель, пожалуй, подойдет.)
В.И.К-ру
Ты, верно, ждал, что я сорвусь на ругань,
Навязывая мне идейный бой,
Увы, не вышло диалога с другом:
Я словно сам беседовал с собой.
Я сам постиг (с трудом себе же веря,
Кормя в себе сомнения червя),
Что как народ едины мы, евреи,
(И, более того, что мы - евреи),
Лишь меж чужих, в рассеянье живя.
Разрозненные, словно в небе звезды,
Друг с другом перемигивались мы,
И каждый был как мирозданья гвоздик,
И каждый был заметен среди тьмы.
И каждый был другому друг и брат,
И говорили мы друг другу: “Братцы,
Когда могли бы вместе мы собраться,
Какой бы получился термояд!
Какую бы энергию рождали,
Какие бы мы озаряли дали!
Светили б мы без дыма и без чада
И были б гениальны наши чада,
Какое бы мы народили племя
Лауреатов Нобелевских премий!
Каких бы дали Иисусов новых
(Но без страданий и венцов терновых),
И поразился б весь крещеный мир -
Какие мы!
И, наконец, явилось миру чудо -
Чудесней чада девственной четы:
Возникло государство - ниоткуда,
Как воплощенье действенной мечты.
.
Оно возникло из мечты и пепла
(В буквальном смысле, пепла - из печей
Освенцима, отнюдь не из речей
Мужей в ООН). Оно росло и крепло,
И набирало силу, вес и стать,
Но дальше... стало жиром обрастать.
Мы съехались сюда, пускай не звезды,
Но каждый тепел собственным теплом
(У двух из трех есть вузовский диплом),
Для нас здесь климат, но разрежен воздух.
В нем трудно жарким пламенем гореть,
А можно только теплиться и тлеть.
В рассеянье мечтали мы свой труд
Отдать стране, но наши дарованья
Здесь не нужны, и нас постигли тут
Растерянность и разочарованье.
Здесь нет ни одного лауреата
(Конечно, Рабин с Пересом не в счет).
Страна своей историей богата
И на проценты с прошлого живет.
Здесь высится над миром Плач-стена.
Я понял, смысл и роль ее измерив:
Израиль – не еврейская страна,
А государство имени евреев.
Сюда стекались, чтоб собраться вместе,
Евреи разных рас из разных стран,
Но исчезали в этом странном месте
И превращались здесь в израильтян.
Но если даже это лучший вид
Решения еврейского вопроса,
Мне грустно, что исчезнет Вечный Жид
И опочит моя родная раса.
Первое 25 января без Сашки...
“Тетрадь сиамских близнецов -
Кандрора и Шабада.
Близнец Кандрор из Люберцов,
Шабад - из Ленинграда”.
(Сашулина надпись на нашей общей тетради по латыни
в 1949 г.)
Умер Сашка. Был мне братом.
Чаще старшим, реже младшим.
Не вернуть его обратно
Ни заклятьями, ни плачем.
Предлагают, вроде, способ,
Чтоб смягчить потерю эту:
Задавать ему вопросы,
За него давать ответы...
Только как себе ответить,
Чтобы сразу - ум и юмор?
Нет ответчика на свете.
Умер брат мой. Сашка умер.
Зря теперь мы землю топчем -
Нет Кандрора без Шабада.
Склад ума у нас был общим,
Только ключ пропал от склада...
В.И.К=ру
Вот умер человек, и нет его.
С ним, в общем, не случилось ничего:
Не закмечает тьмы погасший фейерверк
И только для живущих свет померк...
* *
*
Время, словно река, что извечно течет.
По реке той плывут поколения.
Вот из нашего все уж наперечет,
И чем далее, тем его менее.
Погружаемся в Лету по одному,
Кто сошел до поры с дистанции...
Тем, кто канул, не плохо - плохо тому,
Кому плыть последним достанется.
Исчезают друзья. Даже недругов нет.
И теряются ориентиры:
Нет ни тех, чей совет ты бы чтил, как завет,
Ни кому бы ты ставил клистиры.
При уходе любимых пугавшая смерть
Представляется к ним коридором.
А тебе мой завет - претерпеть и суметь
И без Сашки остаться Кандрором.
Апокриф
Не большее ли благо - кончить путь,
Чем на него ступить? И будет кстати
Над умершим завистливо вздохнуть,
Восплакать при рождении дитяти.
(Из Экклезиаста)
В.А.Ф.
.Мне суила судьба на чужбине родиться.
Я там жил как чужой под названием “жид”.
Я уехал к своим, а попал за границу
И средь новых чужих привыкаю я жить.
Я живу в иностранной престранной стране.
Здесь иные каноны культуры и быта:
Нет здесь пьяных и лиц раздраженных и нет
Лиц с глубоким раздумьем в глубоких орбитах.
Здесь евреев немного - процентов пятнадцать,
Это те, кто по-русски еще говорит,
Кто способен не только кошерным питаться,
А еще и чего-то хотеть и пытаться.
Он - еврей, несмотря на корявый иврит.
Большинство остальных - из Марокко и Персии.
Пребываем мы в этой инакой среде
Не в растворе - как соль или сахар - в дисперсии,
Как песок или капельки масла в воде.
Ах, отцы и творцы сионистской идеи,
Ваши совесть и души остались чисты.
Знали б вы, как бесцветно свершились на деле
Несусветно прекрасные ваши мечты!
Жизнь за так ничего не дает - продает:
За успехи взимается плата - расплата.
Цель движенья движению смысл придает,
Достиженье - утратою смысла чревато.
В.Ф.
В.А.Ф.
“Меня спросили на иврите -
Вы на иврите говорите?
Ответил я на чистом идиш -
Ты что, в натуре, сам не видишь?!”
(И.Иртеньев)
Не хочу утешать. Кто меня бы утешил.
Недовольных на свете - что звезд в вышине.
Только тех, у кого бьются мысли под плешью,
Дефицит даже в самой плешивой стране.
Часто ль видишь раздумье в глубоких орбитах?
Нет его в изобильи ни здесь, ни у вас.
Ни еврей бородатый, ни русский небритый
Не гаранты таящих раздумие глаз.
Так зачем же в тоске обижать ненароком
Тех, кто с юных годов не по русски басит?
Разве черный еврей из того же Марокко
Иностранней для нас, чем торгаш-одессит?
Чтоб дисперсия стала прозрачным раствором,
Нужно время, но нам, как всегда, невтерпеж.
Ты же знаешь: лишь кошки рождаются скоро.
Остального, бывает, столетьями ждешь.
Ах, искатели счастья, нам лишь бы дорога,
Нам бы только итти, хоть наверх, хоть ко дну.
В небесах поменяли мы Господа Бога,
На земле за страною меняем страну.
Видно к нам перешли хромосомы и гены
От любителей смены режимов и вер,
От своей головой прошибающих стены,
От бредущих Исходом. Иди, Агасфер!
Апокриф
Все взыскуем мы смыслов - хороших и разных,
Ради них оставляя и близких, и кров.
У движенья нет смысла. Есть только соблазны,
А цена всех соблазнов движения - кровь.
Нету смысла таскать за собою ярмо.
В этом смысла не больше, чем смысл перистальтик.
Ради Бога, евреи, ходить перестаньте -
Ни к чему увеличивать в мире дерьмо.
В.К.
В.И.К-РУ.
Ты зовешь никуда не итти - это мудро,
Особливо, когда тебе за шестьдесят,
И на жизнь, и на морду свою смотришь хмуро,
И лета между ног словно гири висят.
Ты меня принимаешь за антисемита
Или Ивана, который не помнит родства,
Да еще посылаешь подальше: “Иди ты,
Агасфер!”. На самом тебе нету креста!
А тебе подобало б принять во вниманье
То смятенье, что выразил я, не тая:
Я утратил, приехав сюда пониманье,
Кто такие евреи, а значит - кто я.
Между тем, не ответив на этот вопрос,
Мы, на внутренней карте душевного мира
Не найдя очень важного ориентира,
Будем шастать, как нюха лишившийся пес.
Я, конечно, не только еврей и все время
Над вопросам “а кто я?” мучительно бьюсь,
Но утратить в себе ощущенье еврея,
Как потери очков, я и вправду боюсь.
Я не только снующих считаю евреями,
Но и тех, кто упрямым хасидам подстать,
Не плывет, хоть и легче, с течением времени,
А способен в потоке его устоять.
Эта поза еврея - в потоке стояние -
Не придумка ума, а души состояние.
Порождает духовное это явление
Безусловный рефлекс на напор и давление.
А бен-брит*, тот, что вяло стоит у дверей
Фалафельни своей, для меня - не еврей.
Я смотрю на него, не коря, не ругая -
Просто поза души у бен-брита другая
.
В.А.Ф.
* обрезанный