Стоят и смотрят: глаза в глаза,
с своей стороны луны,
как я подчиняю своим словам
ветра, что еще нужны.
им там, в зеркальном потоке звезд,
виднеется Океан,
в нем красноглазой кометы хвост
и кракен, что вечно пьян.
Он пьян Гольфстримом в разгар зимы,
как нынче ты пьян вином,
И нету дна у его сумы,
набитой морским песком.
В засадах спрятались поезда,
в вагонах таилась моль,
чтоб в миг по знаку со дна достать
зажатую в клЕшнях боль.
жемчужно-белый, прозрачно-чист
и режет мои глаза
тот скрытый в рапане фонарик, чьи
лучи ты нам показал.
соленую воду сгустИт в сапфир,
а пресную - во хрусталь.
Ручей хрустальный на шумный пир
спешит, превращаясь в сталь.
А сталь вовек превращалась в кровь,
таки уж, брат, дела.
И, как бы не был уютен кров,
та кровь за собой звала.
Звала на дороги, где пыль - как дар
вдыхается тем, кому
не видеть только бы больше пар
от супа в родном дому.
Дороги - это известно всем -
всегда приведут к волнам.
А волны, сплавляясь в одной беде
выплЕщутся в океан.
И станет там хрусталем сапфир,
и в свете от боли той
сапфир растворится, что твой эфир,
и станет опять водой.
И волны сапфировые шепнут
сердечный привет ветрам,
и красной комете тогда приют
последний я в мире дам.