Что-то ОНО есть...

  Прочитав это повествование, кто-то скажет, что такого вообще быть не могло. Другие скажут, что ничего особенного в этом нет, известны случаи и похлестче…  Третьи только пожмут плечами и философски добавят, что в этой жизни всё может случиться... И каждый будет уверен в правильности своего мнения. И это нормально, потому что мистика или даже просто чувство чего-то необычного кроются у обыкновенного человека в глубине подсознания. А вот как воспринять это ЧТО-ТО, не входящее в рамки обычного, у каждого человека своя фантазия и вера или неверие. И не зря часто вырывается у нас ставшая стандартной фраза:
— "Я нутром чувствую, что-то здесь не так..."

Однако то, о чём я смог наконец-то написать, действительно случилось. И этот довольно подробный рассказ произошедшего я услышал из уст одной из жертв той трагической истории.
Частичное подтверждение достоверности всего этого было в газетах "Калининская правда" и "Коллективная жизнь". Которые тогда, в начале шестидесятых годов, поместили на своих страницах заметки, что в Великом озере местными жителями пойман сом необычайно крупных размеров: длиной около двух с половиной метров и весом около ста двадцати килограммов…
— Что за озеро Великое? — спросите вы.
Да, согласен, нужно сделать небольшое отступление, чтобы было понятно, где оно находится и что из себя представляет.

Так вот...
Увлекаясь с ранней юности охотой и рыбалкой, я неоднократно слышал от моих старших наставников по этому увлечению, что в нашем Кимрском районе, недалеко от села Горицы, есть множество озёр, которые изобилуют рыбой. Раскиданы озёра среди болот, а болота те тянутся на добрую сотню километров, вплоть до города Калинина. Но доборы туда очень трудные, как говорят: "овчинка выделки не стоит". Богаты те места также и зверем, и пернатой дичью. И даже водится очень редкая для наших мест белая куропатка. А осенью и весной перелётные стаи гусей обязательно останавливаются там на отдых. Клюква, брусника произрастают в тех местах в огромном изобилии и иногда попадается куманика.

Куманика?.. Да, раньше и я не понимал, что это такое! Но, как оказалось, именно так почему-то местные жители называют там морошку. Видимо, те же перелётные гуси занесли сюда семена этой сочной и приятной на вкус ягоды Заполярья.
Сам же я впервые попал в те места летом 1966 года. Родители моей жены были выходцами из деревни Никитское, расположенной в двух с небольшим километрах от Лугино. Лугино — это тоже бывшая деревня, а теперь поселение, состоявшее всего из одного дома, что почти у самого края тех болот. Хозяин его, Сергей Иванович, был ровесником моего тестя, и ещё с юности они знавали друг друга. Встречал он нас всегда очень радушно и предоставлял нам для рыбалки свою лодку.

Между Никитским и Лугиным — возвышенное песчаное место и великолепный реликтовый сосновый бор. А буквально в двухстах метрах за Лугиным уже моховые болота. Вот отсюда-то и начинается водный путь до Великого озера. Сначала по канавке, прокопанной вручную через болота неведомо когда и неизвестно кем, до маленькой бороздки.
Маленькая бороздка — это естественная протока, соединяющая между собой верхние озёра Прилуки и Соминец. Из Соминца вытекает уже так называемая большая бороздка — также протока естественного происхождения, которая и впадает в озеро Великое.

Местные жители называют его просто Большое. Оно действительно большое: более двенадцати километров в длину и около семи километров в поперечнике.
А название “бороздка” тоже очень меткое — эти узкие протоки действительно как бороздки и передвигаться по ним на обычной яликовой лодке можно, работая только одним веслом, как на пироге. При этом постоянно цепляясь за кусты, свисающие с берегов, или коряги, торчащие из них. Большая бороздка в отдельных местах несколько пошире и там уже можно работать двумя вёслами. Но обе эти протоки настолько петлястые, что если взять ориентир на солнце, то по мере движения лодки оно оказывается то справа, то слева, а то и вообще сзади.
Считают, что общая протяженность всех этих водных извилин составляет десять километров. Так считают. А кто их мерил?..

В таких случаях мне всегда вспоминается известная присказка: "Туристы спрашивают у местного жителя:
— Дедушка, а если идти через лес, то до следующей деревни сколько километров будет?
— Да вёрст пять... с гаком, — отвечает дед.
— А сколько же гак-то, дедушка? — недоумевают туристы.
— А кто ж его мерял-то, милые? Может ещё вёрст... пять. Да вы молодые... Во-он... по той тропинке идите и дойдете..."
Наверное, так же и здесь.

В общем, доборы до Великого озера уже от деревни Никитское (там у нас было где и заночевать, и доснарядиться...), сначала до Лугино с кладью на плечах и в руках, затем на лодке водным путём занимают часов шесть - семь.
А вокруг болота, болота... редко кочкастые, чаще дышащие — с дырами (местные жители называют их "окнами"). И весь этот массив болот покрыт либо очень чахлыми, либо уже засохшими сосёнками, берёзками, ивняком...
Богом забытый край — так мне впервые представилась та местность.
Это не самый короткий путь, но самый простой и надёжный. Наиболее заядлые рыбаки из местных знают пути покороче  –  напрямую через болота потаёнными тропами, и не путаются в них. А лодочки свои, необходимые для рыбалки на Большом озере, прячут в тростниках у берега или в камышах болот, неподалёку от озера.
Я же неоднократно блуждал, пытаясь пройти к озеру тем путём, хотя и приметы мне показывали, где нужно свернуть, чтобы обойти топь по едва видимым во мхах тропинкам. Но всё вокруг настолько одинаково, что обязательно начинаешь сомневаться в правильности маршрута.

Отдельно разбросанные в стороне от этой "водной магистрали" небольшие озерца, на которых мне удалось побывать, очень своеобразны и таинственны. Например, Чёрное озеро наполнено действительно очень тёмной по цвету водой, как щедро заваренный чай. А окунь, который там очень жадно клюёт на червя, имеет окрас, близкий к головешке из костра.
Вода и во всех других озёрах имеет цвет чайной заварки, но как бы разной насыщенности. При этом в ней отсутствуют видимые на глаз взвеси.
Рассказывают, что в начале тридцатых годов на протяжении целого летнего сезона в тех местах работала исследовательская экспедиция из Москвы. Занимались они топографией местности, проводили многократные анализы воды... И даже велись разговоры о возможном строительстве там всероссийской здравницы, потому что вода в Великом озере обладает какими-то особыми лечебными свойствами.
Так это или нет?.. Не берусь утверждать, но точно знаю по себе, что какая-нибудь ссадина, порез на руке или мозоли от вёсел не требуют там никаких медикаментов, никогда не воспаляются и не нагнаиваются, а заживают буквально за пару дней только от постоянного контакта с той водой.

Геологическое происхождение этой заболоченной территории, как рассказывают местные старики, а им растолковал учёный человек из той самой экспедиции, следующее.
Полз ледник, тащил под собой массы песка и глины. И вот на этом самом месте от него откололся кусок. Когда ледник ушёл дальше, здесь осталась ледяная глыба размером с площадь всех этих болот. Глина под её весом уплотнялась, а сама глыба постепенно таяла.  Излишки воды от её таяния нашли извилистый путь, который называется теперь речкой Созью, до больной реки, которую называют Волгой… А на месте растаявшего осколка ледника образовалось огромное водное пространство. Потом наименее глубокие места стали зарастать водорослями, заиливаться и заболачиваться. Наиболее глубокие впадины пока ещё остаются в виде отдельных озёр, но и они, постепенно зарастая, уменьшаются в размерах. Тысячелетние процессы...

Рельеф дна Великого озера очень равномерный, напоминает неглубокую посудину с отлогими краями. Преимущественная глубина озера всего три - четыре метра. Но есть несколько довольно глубоких впадин — омутов. Водная прибрежная полоса, шириной метров в сто и более заросшая тростниками, кувшинками и прочей водной растительностью настолько, что на лодке приходится в отдельных местах буквально "продираться" сквозь них. Дно озера в этой зоне очень илистое, а за зоной тростников глинистое и очень плотное. Настолько плотное, что хорошо заточенный деревянный кол при попытке заколотить его только мочалится.

Сначала я недоумевал, почему местных любителей рыбалки тянет именно на это — Великое озеро? Казалось бы, вот они, рядом, озёра Луки, Прилуки, Чёрное, Соминец, Соколье... и там рыбы предостаточно. Нет, поди ж ты, ему к семидесяти годам, а он удочку на плечо, банку с червями в один карман, ломоть подсоленного хлеба да луковицу с грядки — в другой, и так запросто говорит:
— Пойду на Большое схожу, порыбалю...
Это ж надо? Как не иди, а самый короткий путь туда от Никитского вёрст семь - восемь, да всё по болоту. Случается и поклёвки не увидит, у рыбы свои причуды... вот не клюёт и всё тут. К вечеру заявится без единой рыбины, а гордо так объясняет:
— Я на Большом побывал... вот жалко только клёва не было...

Уже потом, побывав на всех близлежащих озёрах, я понял, что Великим, именно Великим, а не просто Большим названо оно не напрасно. Тянет к нему действительно, как к чему-то Великому, стоит на нём только раз побывать. И невзирая на все трудности доборов, собираясь в те места в очередной раз, даже не встаёт вопрос, где рыбачить? Конечно же на Большое озеро! И, как минимум, на пару ночёвок...

Когда наконец-то Большая борозда, заметно расширяясь, впадает в Великое озеро, то среди всего того унылого болотного однообразия открывается вдруг огромный водный простор. Лёгкий поток воздуха приятно обдувает лицо. Сразу пропадают тучи летающих кровососущих, и уже хочется раздеться, скинуть с себя пропотевшую насквозь рубашку и подставить тело солнцу и этому ласкающему ветерку. Хочется дышать, дышать глубоко и после затхлости оставшихся позади болот даже просто нюхать и нюхать эту ни с чем не сравнимую свежесть.

У противоположного берега Великого озера, в непосредственной близости его, есть небольшой остров. С каких времён?.. Теперь уже никто точно не знает. Приютились на нём три деревеньки под названиями Остров, Село и Заречье. В общей сложности дворов двадцать пять под единым общим названием - Петроозерье. Сами озереки (так прозывают жителей Петроозерья в близлежащих деревнях) утверждают, что царь Пётр Великий ссылал сюда не благонадёжных ему людей. Я лично думаю немного по-другому. Ведь из истории известно, насколько Пётр был скор на расправу: ему проще было казнить. И, скорее всего, какой-нибудь лихой люд сам прятался от царева гнева в этом глухом и труднодоступном мес¬те.
Так или иначе, но факт существования здесь поселения уже в Петровские времена достоверен. А вот было ли там поселение раньше?..

Добираться до "Большой земли" озерекам приходится на лодках, пересекая озеро, и далее по всем протокам вплоть до Лугино. Зимой же, когда озеро покрывается льдом, санным путём через подмёрзшие болота. Этот путь у них так и называется — "зимник".
Ни электричество, ни радио в Петроозерье проведены так и не были. Да и в колхозе они по-существу только числятся, а живут натуральным хозяйством. Держат скотину, что-то там сеют, что-то сажают... Но основным их промыслом конечно же является рыба. У каждого дома, прямо в озере, сооружён большущий садок для живой рыбы. Делаются такие "дома для рыбы" из нетолстых брёвен, наподобие сруба избы, но с большими щелями между брёвнами для обеспечения протока озёрной воды. Линь, карась и даже лещ могут находиться там живыми очень продолжительное время.

Раньше озереки ловили рыбу исключительно с помощью мерёж, они и теперь не потеряли своего предназначения — чтобы всегда под рукой была живая рыба. Выезжая проверять их, ставят в лодку большую деревянную кадку и наполняют её водой. Пойманную в мерёжи рыбу вытряхивают в кадку, а из кадки уже перемещают её в эти бревенчатые садки у дома.
Мерёжа очень надёжная дедовская снасть, изобретённая человеком неведомо когда, но не всегда уловистая. Хороша она во время нереста. Когда, например, лещ в мае месяце идёт к берегу в тростники на икромёт. Или в июле, когда ленивые линь и карась вылезают для нереста из ила, где кормились мотылём, разными другими личинками и вкусной придонной травкой.
Однако и до этой местности добрались капроновые сети. То ли дело:
перегородил сетью, длиной метров в двести, заливчик... Вечером поставил, утром можно вынимать... Но и у сетей есть свои недостатки. Рыба, пойманная сетью - не жилец, в садок её не выпустишь. Только на вяление, жарение, копчение... излишки получаются, можно и свиней кормить, что и делают. И ещё недостаток, что одному сеть не поставить, обязательно напарник должен быть, хотя бы тот, что на вёслах будет сидеть. А лучше, когда двое помощников, второй на подаче сети, особенно если она связана из нескольких вместе...

Ну вот, пожалуй, и достаточно описания своеобразия той местности где происходили те мистические и трагические события, в которые не каждый поверит...
Мои почти постоянные компаньоны по посещению тех мест — мой тесть Александр Васильевич
(к тому времени мы звали его просто — дедушка потому, что он действительно им стал) и его брат Константин Васильевич, любили по-настоящему увлекательную рыбалку — посредством удочек и жерлиц.

И вот в один из таких походов на Большое озеро мы благополучно добрались до нашего любимого места — "второго пристанища". Так называют относительно сухое местечко на берегу озера, где можно поставить палатку не опасаясь, что полежав в ней, окажешься в луже.
Разгрузив лодку и оставив дедушку ставить палатку, мы с Константином Васильевичем выехали на лодке за зону тростников с целью наудить мелочишки для живца на жерлицы, ну и что попадётся покрупнее — на уху.
Клёв был очень активным, но брала только мелкая плотвичка, как раз то, что нужно для живца, но не пригодная даже для ухи.
И вдруг, удивительное дело, мы услышали шум от продирающейся сквозь тростники в нашу сторону лодки. Мне очень нравилось, что за многократные уже на протяжении нескольких лет посещения этого отдалённого места, мы никогда не встречали здесь ни одного человека. И вот тебе на!..
Человек, управляющий лодкой, был явно чем-то недоволен. Он непрерывно чертыхался и матерился вслух. Потом заприметил нас и, пробившись сквозь тростники поближе, резким тоном выкрикнул:
— Мужики, вы тут мою мерёжу не видели?.. Поняв намёк в его вопросе, я сообразил, что это, видимо, озерик и что отношения с ним лучше не напрягать.
— Нет, — отвечаю, — извините, но мы вот только что подъехали... Мелочишку для жерлиц удим. А дедушка наш вон на пристанище палаточку ставит...
Услышав слово пристанище, он повнимательнее вгляделся в нас и спрашивает:
— Так вы что, местные, что ли?.. Чего-то я вас не знаю.
— Местные, конечно же, местные, — продолжил я разряжать обстановку, — в Никитском мои... родились, а теперь живём в Кимрах.
— Ну ладно, понял... тогда ещё поищу, — сказал он уже менее раздражённым тоном, и подался сквозь тростники ближе к берегу.

Константин Васильевич - родной дядя и крёстный отец моей жены был человеком исключительной порядочности. И подобные случаи, когда его вдруг начинали подозревать в чём-то нехорошем, воспринимал очень болезненно.
— Юр, а чего будем делать, если он не найдёт мерёжу?.. Как мы оправдаемся?.. — Сами собой напрашивающиеся вопросы, заданные им, застали меня врасплох.
— Не знаю, — говорю, — а пока давай-ка лучше поедем к берегу, а то вдруг этот мужик ещё и на дедушку накинется. Или к нам вернётся, вон у него какая шаланда, заведёт мотор, ткнёт наш ялик и будем с тобой бултыхаться в воде... А на берегу и разбираться как-то попроще, пусть смотрит, у нас ни мерёж, ни рыбы нет...
— Здесь, во мхах, чёрта спрятать можно!.. Он что, этого не знает?.. А может здесь кто до нас побывал и правда его мерёжу спёр?.. — рассуждал вслух Константин Васильевич, пока мы добирались с ним до берега.

Подчалили. Дедушка успел уже и палатку поставить, и грудочек развести, и чайник с водой для чая затреножил над ним.
Только успели коротенько рассказать ему о неприятной встрече, слышим — продирается шаланда сквозь тростники в нашу сторону. Я смотрю, и дедушка наш немного приуныл:
— Да-а... — говорит, — неприятная ситуация... Чего-то вдруг озереки на этот берег стали за рыбой ездить?.. Всегда раньше там, у своих берегов, мерёжи ставили. А озеро они спокон века своим считают. Их и раньше-то все опасались, народ там такой живёт... Чего у него на уме?..

И вдруг возглас:
— Мужики, извините, нашёл... — заблаговременно, метров за пятьдесят до берега, выкрикнул он. И спросил:
— Подчалить к вам можно?..
— Конечно, какие вопросы? — отозвался я.
Подчалил он не спеша, поправил брезентушку на дне лодки у своих ног. Я успел разглядеть под ней какой-то предмет, очень похожий на ружьё. Вот, подумалось мне, почему он такой смелый...
— Возьмите рыбки на уху, пока-а... вы тут наловите, — неожиданно предложил он, выбрасывая на берег щуку, — чего дура в мерёжу залетела?.. Сроду такого не было. Распугала линя и сама сдохла...
Потом выловил сачком из кадки, стоящей посередине его шаланды, пару крупных линей и тоже выбросил их нам на берег.
— Как вас хоть зовут-то? — вырвалось у меня.
— Николай!? — с каким-то оттенком удивления в интонации представился он. Дескать, как же вы не знаете?.. Меня тут все знают.
— Спасибо, Коль, за рыбу! — продолжил я разговор, — только уж больно много на уху-то... А меня Юрием зовут. Попей чайку с нами, вон дедушка как раз заваривает. Его зовут Александром Васильевичем. А это брат его — Константин Васильевич...
— Чайку, говоришь?.. Оно, конечно, можно, — охотно согласился Николай, вылезая из своей шаланды на берег.

Выложил я из рюкзака с провизией городские харчи. Как обычно — колбасные да консервные изделия, хлебушек, сахарок... Ну, и бутылку водочки, конечно же, достал.
Вообще-то поллитровочку на троих мы распиваем обычно на сон грядущий, не спеша, под ушицу, за обсуждением прошедшего дня и планируя дела на день следующий... И водки берём с собой из такого расчёта — сколько ночёвок, столько и бутылок.
Ну, а тут вроде как обстановка другая. Появился интерес побеседовать, узнать из первых уст, как они там, на острове живут?..
Выпили за знакомство, закусили. Весь разговор, конечно же, вокруг рыбалки крутится. Где и какая рыба больше водится, как и когда они её ловят...
А дедушка у нас такой был, что сидеть без дела просто не умел. Да и Константин Васильевич — такой же. Смотрю: один уже линей потрошит, второй картошечку чистит.
— Щас и ушицу сварганим... Долго ли умеючи-то, — скороговоркой проговорил Константин Васильевич, — а то, что этот чай?..
— Нет, Костя, знаешь чего?.. — перебил его дедушка,.. — давай-ка мы жерлички-то всё же расставим... Живца наловили, а до утра он не доживёт, жалко всё-таки... А за ухой тут Юра последит.
Так и решили.

Отчалили они от берега, а Николай вдруг меня и спрашивает:
— Юра?.. А ты разве не слышал, что мы здесь здоровенного сома выловили?
— Что-то было... было... что-то в газетах, — начал вслух припоминать я, — лет пять, шесть назад... о том речь?..
— О том... о том... — в задумчивости произнёс Николай, — а вот сколько горя после этого случилось, не написали... Ну ладно, ты, я вижу, парень интересующийся, хоть и неохота душу теребить, расскажу тебе... Но попрошу только об одном — не смеяться ни над одним моментом. Я сам когда-то не верил рассказам стариков наших и насмехался... А теперь вот с двустволкой, заряженной жаканами, на рыбалку езжу. И, если ты обратил внимание, два мотора на транце у лодки моей висят. Езжу на одном, а второй как запасной...
— Да, лодка у тебя здорова, не лодка - шаланда... Не обидишься за такое сравнение? - неожиданно для себя перебил я его.
— А чего обижаться?.. Так оно и есть - самая большая в Озерах. Я ж продавцом в магазине работаю, на ней и товар для магазина вожу... да всё на ней. Есть у меня ещё и маленькая, но я с тех пор на ней не езжу... Догнивает на берегу...
Ну, в общем, слушай по порядку...

Неведомо с каких пор в нашем Петроозерье существовало поверье, которое передавалось из поколения в поколение... Якобы в Большом озере обитает огромных размеров сом - хозяин озера и царь всех рыб, живущих в нём. Старики рассказывали всякие страшные истории, которые происходили будто бы по вмешательству этого самого хозяина озера. И передавались они, как быль, из поколения в поколение. Если случались какие-то новые необъяснимые события, их опять приписывали сому...
Молодёжь, пока была молодёжью, посмеивалась и считала это сказками. Потом, старея годами, начинали верить, что так оно и есть... Объясняли следующему поколению, что в озере живёт хозяин... Те сначала тоже не верили... И так далее, и так далее...
Некоторые из наших и теперь утверждают, что своими глазами видели, как этот хозяин озера высовывал из воды голову размером в большущую кадку и разглядывал человека, как будто старался узнать или запомнить его лицо. Говорили, что в таких случаях надо молиться Николаю Угоднику, и тогда сом спокойно погружался в воду...
Кстати говоря, в каждом доме у нас имеется икона с Николаем, а то и не одна. Да толку-то что?.. Молиться теперь, кроме стариков, никто не умеет...
А после видения сома неделю нужно было высидеть дома, молиться' и к озеру даже близко не подходить. Питаться только тем, что с огорода. Пить только горячую заварку зверобоя, прямо из кипящего самовара.
Немало у нас таких, кому приходилось проделывать эти процедуры. Мне же он никогда раньше не встречался, хоть и наслышан про него я был, наверное, больше других. Магазин в деревне, сам понимаешь, ещё и как место общения. А вот не верилось мне, и всё тут! Уж больно много всего сому приписывали. Сейчас я тебе расскажу одну наиболее интересную легенду...

Было это ещё в том веке. Жил у нас в деревне один охотник, Иваном его звали. Жил он бобылём. Рекрутом по найму ушёл когда-то на государеву службу. Двадцать пять лет — не шутка. Поучаствовал в войне с турками, ещё в каких-то сражениях. Вернулся домой с медалями и ранением. И даже какой-то там самый младший чин получил и пожизненную пенсию.
Родители его к тому времени померли, а с родственниками он не общался, потому что не помнили их или, может, знать не хотел.
Было у него шомпольное ружьё крупного калибра — серьёзная по тем временам вещь… Говорят, что сейчас именно оно в кимрском охотничьем магазине, как музейная редкость, на обозрение висит...

— Точно, Коль! Было там такое ружьё, сам видел, — перебил я его — на крючьях вдоль полок висело... Так оно метра два длиной... Но это было ещё в старом помещении магазина, а сейчас в новом что-то его не видно...
— Значит кому-то понадобилось, — невозмутимо заключил Николай, — и продолжил рассказ:
— И вот однажды после неудачной охоты возвращался Иван берегом озера и увидел... Сом высунул голову из воды и смотрит на него изучающе. Не выдержала охотничья натура. Взвёл он курок у ружья, хорошо прицелился и выстрелил...
Пуля из того ружья, говорят, с пятидесяти шагов брёвнышко пятидюймовку насквозь прошивала. Лося, кабана на месте укладывало, а тут... Сом взметнулся вверх над поверхностью озера, продемонстрировал свои огромные размеры, плюхнулся в воду и не спеша поплыл, удаляясь от берега...

На следующее утро вышел охотник из дома на берег озера, стоит, задумался о чём-то. И вдруг видит — появляется из воды уже знакомая ему голова, но с отметиной от пули в самом центре её. Он в дом — за ружьём, а сома уже и нет. Постерёг, постерёг, отнёс ружьё в дом, выходит на берег: сом снова на него глядит. Он опять за ружьём... сома опять нет... Он без ружья, сом тут как тут. Всякие охотничьи да военные хитрости пытался Иван применить. И шалашики в разных местах на берегу озера ставил, и даже окопчик напротив своего дома выкопал. Засады в них на сома устраивал. А сом будто понимал, что за ним охотятся и принял такую игру — кто кого перехитрит... Как только Иван откладывал ружьё, сом голову из воды высовывал и глядел на него. Только было Иван за ружьё — нет сома...
Ровно неделю продолжались такие игрища.

И вдруг прогремел выстрел в доме охотника. Сбежались соседи, а в дом боятся заходить, он никого к себе никогда не пускал. Начали кричать его: “Иван, Иван”... тишина. Зашли в дом толпой, толпой-то не так страшно. Глянули - и назад врассыпную. Сам охотник, одетый в военное обмундирование, раскинув руки в разные стороны, лежал на полу лицом кверху. А на нём ружьё, ровнёхонько вдоль туловища, как будто кем специально положено. Стволом на груди, а прикладом между ног. И половины головы, всё что выше глаз, нету — разлетелось от выстрела вдребезги...

— Так вот, наверное, почему придуман недельный запрет к озеру выходить, — высказал я предположение, — ведь сом с охотником неделю в прятки играли.
— Возможно, и так, — согласился Николай.
— А вот из кипящего самовара зачем при этом пить... а, Коль?.. — не унимался я.
— А кто ж его знает?.. Деды так завещали... — с сомнением в голосе произнёс он.
— Кажется, я понял... Знаешь, зачем?.. Это чтобы зараза какая-нибудь с водой не проникла... Кипячением микробы убиваются, — подвёл я какую-то основу под казалось бы совсем непонятные дедовы заветы...
Я чувствовал, что рассказ Николая заинтриговывал меня всё больше и больше...
— Ты рыбу-то в уху заложить не забыл?.. — вдруг напомнил мне Николай, — поди картошка-то уже сварилась?..

Пока я занимался с ухой Николай молчал, прислушивался и внимательно всматривался куда-то в даль озера.
А у меня вдруг появилась интересная мысль и начала раскручиваться, раскручиваться... Это же замечательный метод лечения болезней... Вдруг человеку что-то причудилось, например, голова сома (что ещё у них на озере может причудиться?..). Значит, человек этот заболевает, коль кошмары начинают видеться. Или простудился, или ещё что... в общем человек не совсем здоров... И вот ему уже прописан к исполнению недельный домашний режим у самовара... Пить заварку зверобоя, который считается средством от девяноста девяти болезней, и питаться при этом только овощами... До чего же умно!..

— А зимой как же? Когда озеро льдом покрывается, а вероятность простудных заболеваний выше?.. — вдруг вслух вырвалось у меня, и тут же:
— Николай?!. А зимой сом себя тоже как-то проявлял?.. — неожиданно прозвучал мой вопрос.
— А ты откуда знаешь?.. — ответил он мне вопросом на вопрос.
— Да нет, я так,.. что-то подумалось вдруг... — не стал я раскрывать ход своих мыслей.
— Зимой хуже всего, если вдруг сом наснится или просто причудится, это точно к болезням. Изволь исполнять те же дедовы заветы. У нас и помирают своей-то смертью всё больше зимой, — пояснил Николай.
Вот это да-а... Всё как будто встаёт на свои места... Похоже, что кто-то очень мудрый жил на острове в те далёкие времена, если в отсутствии медицины придумал такой курс лечения,.. подумалось мне. Но и об этом я решил пока умолчать.

— Николай! Давай граммчиков по пятьдесят ещё примем... Не откажешься?.. — вдруг вырвалось у меня.
— Никогда не откажусь! — очень бодро, как будто ждал такого предложения, воскликнул он.
Я изо всех сил сдерживался от смеха, боясь обидеть человека. Но мой глупый вопрос и его чёткий ответ прозвучали очень комично, вроде:
— Будь готов!
— Всегда готов!

Достал я вторую бутылку из наших запасов...
Чокнулись, выпили... И тут я вдруг вспомнил:
— Николай, а как же то ружьё в Кимрах-то оказалось?
— Очень просто, — продолжил он рассказ, — охотник-то пенсию получал, а, значит, состоял где-то на учёте. Да и случай такой, вроде как не своей смертью... Пристава из Кимр привозить пришлось — староста наш тогдашний так распорядился. Про сома приставу толковали, толковали... только он не поверил ни единому слову. Сделал вывод, что самоубийство это. Только вот, говорят, и сам не мог объяснить, как охотник до спускового крючка дотянулся у ружья с таким длинным стволом?.. Говорил, что, мол, ногой... А как ногой?.. Если они в обувке были... А ружьё-то с собой в Кимры тогда же и увёз, как вещественное доказательство...
Давно всё это было, уж, поди, больше ста лет прошло. А главное, о чём я хочу тебе рассказать, вот оно, всего шесть лет назад случилось...
Давай ещё по-немножку, а, Юр?..

Выпили молча, и, не закусив даже, Николай продолжил рассказ:
— А началось это в самом начале августа месяца, после того, как сосед мой, Алёшка, побывал в Москве у своего приятеля. Вместе они служили в армии, вместе потом года три мотались по разным комсомольским стройкам в поисках заработка. Только ни хрена они там не заработали. Со мной-то Лёшка довольно откровенным был, рассказывал... В общем, надоели им эти стройки и решил Лёхин друг в Москву податься, родом он тоже откуда-то из тверской глубинки. А Лёха решил, что самый надёжный способ заработать денег — это дома, на клюкве и рыбе...
Привёз с собой "хапугу" — совок такой с зубцами, клюкву грести. Сетей капроновых, ружьё неплохое, двуствольное...
И пошла у него работа круглый год. Весной, летом — рыбалка. Осенью — сбор клюквы. Зимой с ружьём - кто на мушку попадётся... А мать и отца своих всю зиму гонял на рынки торговать клюквой да воблой и в Кимры, и в Калинин. Жаден парень до денег был, ужас. Мне всё толковал, что вот, мол, подзаработаю и уеду отсюда на юга жить. С деньгами, дескать, везде устроиться можно, не гнить же здесь — в этих болотах, всю жизнь. Вот такая у него цель была...
Накануне Петрова дня письмо я привёз ему, почту-то к нам тоже я доставляю попутно. От того самого сослуживца оно оказалось, вот и решил Лёха к нему съездить.
Какие гостинцы от нас могут быть?.. Понятное дело — набил он рюкзак воблой из весеннего улова икряного подлещика...

А вернувшись домой первым делом прибежал ко мне с предложением. Оказалось, что друг-то его в пивном баре работает. Очень ему вобла наша понравилась. Толстоспинная, не пересушенная... вялим мы её как положено, в сарае на сквознячке на шнурах нанизанную.
Ну и предложил он Лёшке заняться заготовкой воблы по очень хорошей, в нашем понимании, цене. И в неограниченном количестве. Дескать, как только килограммов двести подготовишь, шли письмо, что в такой-то день подвезёшь её в Горицы. а он в назначенный день приедет из Москвы на машине, заберёт товар и сразу же рассчитается...

— Ну, что ж... — говорю, — давай, Лёш, попробуем. Сегодня же и начнём. У меня килограммов пятьдесят в сарае висит. У тебя самого, небось, поболее будет, всю весну и лето рыбалил. Ну, и у Сереги, у другана моего, тоже чего-то наберётся. А потом, если заниматься промыслом всерьёз, то всё равно втроём надо. Втроём с сетями управляться сподручнее, так, что-ли?..
— Так, Николай, так... — отвечает, — я то же самое предложить хотел.
— Ну, тогда пиши письмо, — говорю, — пока оно дойдёт?.. Пусть будет срок неделя. Если всё путём получится займёмся заготовкой воблы всерьёз. Сезон скоро закончится... Ну, месяца два, два с половиной у нас в запасе по погоде для ловли да вяления осталось.
Смотался Лёшка в Горицы, письмо отправил. Там же договорился и с гужевым транспортом. На себе-то восемь вёрст по просёлкам от Лугино до Гориц, хоть и втроём, такое количество за раз не допрёшь...

Всё получилось, как надо. Воблу, двести килограммов с походцем, доставили мы в Горицы в назначенный день. И ребятки из Москвы подъехали на своей машине. Рассчитались с нами, как положено, все довольны остались. Договорились, что встречаться будем каждую неделю, в тот же день. В понедельник это было.
Меж собой-то мы уже решили, что на следующую партию по деревне наберём — скупим сколько у кого есть. А сами тем временем полавливать будем и вялить. Так оно и пойдёт...
В тот же день сети собрали, которые получше, из тех, что у каждого из нас имелись. Метров пятьсот получилось. А на следующий день отправились на моей, как ты называешь её, шаланде, ставить их.
Дело не мудрёное, быстренько перегородили ими три заливчика. Домой возвернулись, а там уже слух прошёл, и ко мне в дом начали соседи воблу подтаскивать, кто сколько продать пожелал. Как мы и думали — на вторую партию для москвичей набралось.

На другое утро отправились сети проверять. Ехали, сомневались — будет ли удача?.. К первому заливу подплыли и видим, поплавки по всей длине сетей — метров на полтораста - пляшут, как сумасшедшие. Столько рыбы набилось, что каждую выдёргивать из сетей там на воде просто невозможно было. Вытащили сети вместе с рыбой, большущая гора в лодке образовалась. Даже весной по нересту никогда за раз столько не попадалось. Пришлось к дому рулить. Вся деревня на невиданный улов посмотреть сбежалась...
Поехали мы к следующему заливчику, а там опять такая же история с сетями и рыбой.
— А какая же рыба-то была? — вставил я вопрос в неторопливый рассказ Николая.
— Подлещик, исключительно подлещик и как по заказу — самое то для воблы, — ответил Николай и продолжил рассказывать:
— Ну, соседи все дивятся, а Иван Иванович... Всезнающий (прозвище у него было такое), знай, бормочет:
— Не к добру это ребятки, ох не к добру... кончайте этот промысел, кончайте... Сейчас же кончайте...
Самый старый он у нас в Озерах-то был. На вопрос: “Сколько, дядя Ваня, тебе лет?” — всегда отвечал, что и сам не знает, я же, мол, безграмотный. Зато знал и наизусть помнил даты рождения всех жителей наших деревень, тех, кто здесь родился. И родственные связи, и кто были их родители, и деды, и прадеды. Всё знал...
— Да у вас, наверное, все родственники друг другу? — опять перебил я Николая, — вот и знаете...
— Да не скажи!.. — Теперь Николай перебил меня, — в наших деревнях никогда не было много детей, один - двое, редко, когда трое в семье. Место у нас стеснённое, строиться особо негде. Вот и получается так, что обычно старший сын, который первым начинал по хозяйству помогать, он и оставался в доме у родителей, а остальные разбегались кто куда.
Я-то тоже, после окончания службы по призыву, сверхсрочником в армии остался. В Кемерово в ВОХРе служил. С очень интересными людьми общаться приходилось, из бывших политзаключенных, часть их уже на свободном поселении там жила. Там же и женился. А потом — бах... Хрущёвская амнистия, и сокращение ВОХР. Пришлось домой возвращаться.
А девки Озерские, так те вообще с детства мечтают замуж куда-нибудь в другую местность определиться. И парни наши тоже редко на своих женятся, считается престижным жену со стороны взять.
— Тогда действительно уникальный человек ваш Иван Иванович, с такой памятью-то... — пытался я сделать вывод, — но Николай перебил меня.
— Это ещё что? Он всю историю наших мест знал, да не очень-то кто его слушал. Наоборот - сторонились и даже побаивались, уж больно он всё про всех знал. А жил бобылём и бытовало мнение, что годов Ивану Ивановичу никак не менее ста. Потому что старики, которым под восемьдесят, помнили, что когда были ещё ребятнёй, уже тогда его дядей Ваней называли. А как фамилия его, так никто и не вспомнил, когда нужно стало. И кто его родители, тоже никто не знает. Рыбалкой он никогда не зани¬мался и рыбу не ел. Козу с козелком держал, гусей. Пчёлы у него у единственного были на все три деревни, огород самый обихоженный и сад хороший. Ни разу за всю жизнь, как он сам мне говорил, из Петроозерья никуда не выезжал...

Любил он у меня в магазине посиживать. Даже свою табуреточку из дома принёс, так она и стоит в магазине до сих пор. Придёт, бывало, сядет и начнёт чего-нибудь рассказывать мне из давних лет. Много чего я понаслышан был от него... Бывало, спрошу у него иногда даже в сердцах, мол, да откуда ты про это знать-то можешь, Иван Иванович?.. А он мне спокойно всегда и на полном серьёзе отвечал, что сомушко — хозяин озера ему обо всём рассказывает...
— А где он теперь?.. Жив?.. Вот бы с ним побеседовать, послушать его... — вырвалось у меня.
— Да нет... тогда же и пропал он... И до сих пор никто не знает, куда он делся...
Сбился я с главного-то с этим Иваном Ивановичем. На чём я там?.. А, ну да...

Подустали мы, конечно, после этих двух ходок с разборкой сетей, с засолом рыбы... Ну и решили, что к третьему заливу на следующий день с утречка пораньше отправимся. Этот залив у нас Омутня зовётся, есть в нём одно очень глубокое место, потому так его и прозвали...
Прибыли... нет наших сетей! Ни одного поплавка нигде не видно. А сетей в той связке метров под двести было.
Серёга предположение сделал, что рыбы, мол, немерено набилось. А времени почти двое суток прошло, вот она и посдыхала и своим весом утопила сети...
Стали "кошкой" прошаривать то место, где они стояли. Нету... Уж колесили, колесили на лодке, дно-то цапали, цапали "кошкой"... Нету сетей и всё... нету!.. Лодка у меня тяжёлая, ну-ка, погреби вёслами взад, вперёд... Смотрю, Лёха психовать начал:
— Знаю!.. - вдруг говорит... Кто спёр наши сети. Он вчера всё завидовал нашему улову. Поехали!.. Чо тут шарить!.. Щас сразу к нему с обыском... Убью гада!..
Я было успокаивать его, мол, ты что, Лёш, у нас спокон века такого не было. Чтоб чужие снасти...

А он только больше заводится:
— Убью!.. - кричит, — падлу, убью и всё тут!.. Чтоб и другим неповадно было...
А Серёга с детства по натуре своей молчаливым был... Пока мы с Лёшкой пререкались, он головой по сторонам крутил, всё присматривался... И вдруг спрашивает:
— А там чего?..
И показывает рукой вглубь залива, в сторону омута.
— А кто. его знает, чего там? - не унимался Лёха, — сетей-то нету!.. Поехали домой, разбираться будем!..
Да-а... лучше бы нам уехать тогда было... Может, всё и утряслось бы само собой... Но меня, как кольнуло:
— Мужики!.. - кричу, — так это же поплавочек от сетей наших ныряет. Давайте-ка его зацепим!..

Мотор я не стал заводить, недалеко, метров триста вглубь залива было. Сергей на вёсла подналёг, а поплавочек, как специально, всплыл и замер, даже не дёргается. Лёха выудил его багром, перехватил рукой, начал сети в лодку вытягивать, а они в верёвку скручены. Легко сначала пошло, метров десять выбрал, и вдруг натяг образовался...
— Зацепа, что ли? — возмутился Лёха.
— Какая, там, зацепа?.. Гляди, небось, ты сеть не тянешь, а лодка движется. Нас кто-то прямо к омуту тащит. Бросай сеть назад в воду, поехали отсюда, — почему-то перейдя вдруг на шепот, начал я уговаривать их, — а, мужики?.. Давайте бросим...
— Я своих сетей не оставлю! Это ваши сети дерьмо, а мои тут две самые лучшие, — продолжил заводить себя криком Лёшка. Давай, Серёга, помогай тянуть, чего ты расселся!..
А я уже начал соображать, в чём дело... Да разве их убедишь? И Серёга-то поддался какому-то азарту...

И вдруг натяг пропал, и метрах в двадцати от лодки всплывает кутань из наших сетей.
— Мужики, это же сом запутался и накрутил на себя сети. Не тащите, давайте подумаем, что делать-то?.. — почему-то опять шепотом попытался я уговорить их.
Какое там? У них азарт, тянут эту кутань и уже примеряются, как бы в лодку её затащить.
Я со стороны, сидя на корме, вижу, что это действительно огромных размеров сом. Сети накрутились ему на голову и плавники, а хвост частично свободен. И вот этим самым хвостом он вдруг как мотонёт у самого борта лодки... Как бы оттолкнулся от борта, крутанулся пару раз вокруг оси своего тела и метров пять сетей смотал с себя. Нитки сетей с треском рвутся, поплавки ломаются. Лёха с Серёгой только опять его к лодке подтянут, он снова такой же фокус проделывает. Как будто соображает, что делать-то надо, чтобы из сетей выпутаться...

Раз шесть — семь такую процедуру успели проделать и никак им не удаётся втащить сома в лодку-то. А у него уже и часть головы от сетей освободилась и глаза... Таких глаз у рыб не бывает... Тем более у сомов...
— А чем же они так особенны? — сам по себе вырвался у меня вопрос.
— Не знаю... но это были не рыбьи глаза. Уж я-то повидал рыбы на своём веку, в том числе и сомов. Килограмм на пять - десять сомики в наших местах не редкость. Да и по пуду и по два пуда случалось вылавливать... А ты видел, какие у сомов глазки? — вдруг неожиданно задал он мне вопрос.
— Ну... видел, какие... - начал в сомнениях припоминать я. Но Николай перебил меня:
— У обычных сомов они махонькие и находятся почти на брыле возле усов. А у этого они наверху располагались и огромные...
— Как у крокодила, что ли? — попытался сострить я.
— Не знаю, как у крокодила. Не видел... А вот... почти, как у щуки, только широко расставлены на его плоской башке. И выражение... Не знаю... не знаю... скажу сейчас, так смеяться будешь... Че-ло-ве-чес-кое... — наконец он выдавил это слово и уперся в меня взглядом.

— Нет, Коль, смеяться не буду, — поспешно ответил я, чувствуя, как наплывает на меня какая-то непонятная тревога, совсем не располагающая к смеху... — Давай лучше ещё по глоточку водочки... Что-то моих долго нет?.. Вон, и уха уже готова, приправу бы надо положить... Да это только дедушка знает, сколько чего...
Выпили понемногу молча, запили уже остывшим чаем, и Николай продолжил:
— В один из таких моментов, когда они вдвоём в очередной раз подтянули сома к борту лодки, Лёха схватил вдруг топор, который я всегда вожу с собой, и... обеими руками со всего маху, как колят дрова, всадил его прямо в глаз сому...
Сеть была мокрая и тянули они её в четыре руки, собирая в шпагат. Поэтому она только скользнула по борту лодки, ни за что не зацепившись от последнего мощного броска сома на глубину. Иначе хлебать бы нам водицы озерной. Может быть шаланда моя и не перевернулась бы, но мы точно повылетали бы из неё.

Я никак не ожидал такой жестокости от Лёхи, и во мне, как будто что-то треснуло... Я только обхватил голову руками и простонал:
— Лёха... чего же ты наделал?..
— А х.ли на него смотреть? Надоел он мне своими кувырканиями, — со смехом отозвался Лёшка, — вона кровищито в воде сколько, как от быка... Щас его и выудим...
Молчаливый обычно Сергей тоже поддержал Лёху, но каким-то не своим, дрожащим голосом произнёс:
— Ну, чего ты, Коль, страхов-то тут нагоняешь?.. Понаслушался у себя в магазине сказок всяких от Ваньки Всезнающего... А рыбина, она и есть рыбина... Чего ты так напугался?..
Сетей-то они уже прилично с сома смотали, с его же помощью. Некоторые поплавки уцелели и несколько их всплыло метрах в пятидесяти от лодки.
— Эва, к омуту шарахнулся подыхать-то, знать, дом его там, — с какой-то злорадностью проговорил Лёха. Давай, Серёга, греби, щас я его достану...
Серёга хоть и выговорил мне, но чувствовалось, что и сам побаивается. Начал подгребать вёслами потихонечку, с опаской.

Опять зацепил Лёха багром конец сети, стал вытягивать, подтянул и сома к борту лодки. Топор в то место, где был глаз, оказался капитально, по самый обух, врублен. А Лёха, как одержимый, орёт чего-то, матерится, пытаясь сома из воды приподнять. Серёга на помощь ему подключился. И у двоих не получается уже не сопротивляющегося сома в лодку затащить.
— Заводи  мотор, на буксире тащить его будем, — орёт мне Лёха.
Я стартёр дёрг-дёрг... дёрг-дёрг... а мотор-то и не заводится. Лёха психует, орёт то на Серёгу, мол, х.ли ты не гребёшь отсюда... То на меня, мол, что за мотор такой у тебя грёбаный, кой чёрт он не заводится... Похоже, страх обуял его, всё в сторону омута поглядывает, да вокруг глазами, шарит...
— Колька!.. — орёт мне, — давай тогда и ты помогай... В лодку его затащим...
Я уже и бояться его стал. Вижу, что-то не то с парнем происходит. Мысль даже такая промелькнула, мол, ткнёт мне багром...
Кое-как мы втроём втащили всё-таки его в лодку. Не сом — гигант... И живой ещё, нет, нет... да шевельнёт хвостом, нет, нет... да шевельнёт...
— Мужики, давайте отпустим его, - первым после тягостного молчания проговорил я, — сети скрутим совсем и... отпустим... Лёш!.. Он же не съедобный... Ему, поди, тыщу лет...
— Ну, и хрен с ним!.. Тебе не надо?!. Мои свиньи сожрут его за милую душу!.. — отвечает Лёха и всё на крик.
— Ты чего на меня уставился?!. Своим глазищем-то?!. — это он уже заорал, глядя на сома, — щас и его вырублю!..
Схватил багор и всадил его сому во второй глаз по самое некуда...

Тут уже даже спокойный Серёга не выдержал и взревел:
— Ты чего, падла, с ума сошёл?!. Ну-ка, садись за весло, грести с тобой будем!..
Натуру-то Серёги все у нас знают. Трудно его вывести из себя, но уж если попадёшь под его кулак, долго кувыркаться будешь...
Подействовало... Сразу Лёха как-то сник, сел за вёсла на пару с Сергеем...
И сразу над озером воцарилась какая-то мёртвая тишина. На воде ни рябинки, в лодке ни слова... только равномерные всплески вёсел.

Я пробовал ещё несколько раз завести мотор, бесполезно. И свечи менял, и зажигание регулировал... опять пытался заводить... Мотору-то всего второй сезон шёл, всегда заводился как часики, дёрг... и поехали. А тут?.. Вот теперь с запасным и езжу.
— А какой хоть мотор-то, Коль? — поинтересовался я.
— "Москва", десять сил, вон он и сейчас висит, никаких проблем ни до, ни после с ним не было, — ответил он, указывая рукой в сторону лодки. И продолжил:
— Так молчком до самого дома и плыли. Что у них творилось на душе?.. Не знаю. А у меня какое-то опустошение... как после потери чего-то самого главного... Такое же чувство я потом испытал ещё раз... в своей жизни...
Давай, Юр, допьём, что ли... чего там в бутылке-то осталось? — вдруг неожиданно прервал он свой рассказ…

На свежем воздухе спиртное вообще слабо забирает — это, пожалуй, знает каждый, кто бывает на природе и позволяет при этом себе "немного расслабиться". И выпивка — это как бы определённый ритуал для поддержания откровенной беседы, если, конечно, пить понемножку, а не махом стакан по края — отчего и дуреют... и начинают "подвиги" совершать...
— Как хорошо-то посидеть вот так спокойно... побеседовать, прямо чувствую, что душа на место встаёт, — вдруг задумчиво произнёс Николай. У вас в городе конечно проблем поменьше. А у нас целый день какие-то хлопоты, особенно если скотина имеется. Хозяйка то с ней возится... то в огороде.... И сготовить надо. Мужику тоже дел хватает, сена накосить — целая проблема. По пустошам да в лесу по полянам косим во-он... по тому берегу. Видишь гривку леса?.. То рыбы наловить надо, то снасти подремонтировать, то лодку, то дом да сараи... Да мало ли ещё чего?.. Один Иван Иванович почему-то без проблем жил...

Так вот.
Мужики-то, Серёга с Лёхой, спиной сидели по ходу лодки, работали вёслами, а я лицом к дому. И ещё издали увидел, что маячит Иван Иванович на берегу. Поближе когда подплывать стали, смотрю, он занервничал, ходить начал туда-сюда вдоль берега... Ладони всё ко лбу приставляет и пытается вглядеться, что у нас там в лодке-то...
Подчалили наконец, он сома-то увидел и как закричит:
— Что же вы наделали-то, подлецы?!. Я всё видел... Ему помочь надо было... Он у вас об этом просил... А вы его топором!.. Бате моему убить его не получилось из ружья когда-то... Посмотрите, на голове-то у него шишкарь от пули той имеется... Эх, Лёшенька, Алёшенька... а ты его топором... Родня ведь ты мне... вот знай теперь об этом... Беда будет вам, ребятки... Ох, беда-а...
— Да пошёл ты… старый козёл, и без тебя... тошно... — отреагировал криком Лёха и как бы споткнулся на последнем слове. Похоже было, что он и сам удивился, что произнёс его.
Тошно... точно сказано, ох как тошно, — подумалось и мне в тот момент.
Смотрю, и Серёга уткнулся в сома взглядом с каким-то то ли испугом, то ли сожалением... И говорит вдруг:
— А и правда, вона шишка-то на башке у него какая... Так это, похоже, пуля там у него заросла...
Иван Иванович окинул всех нас троих по очереди злобным диким взглядом и ушёл в дом.
Куда он потом делся?.. Никто до сих пор не знает. Пропал и всё тут...

— Погоди, погоди... Николай, — начал я размышлять вслух, — так это что же получается?.. Выходит, что Иван Иванович был сыном того самого охотника? А Лёхе тогда кем же он приходился?..
— Да, получается, что так, раз он сам об этом сказал, — перебил мои размышления Николай, — а Лёшке он, похоже, приходился или дедом, или прадедом, но не законным. Это уже мои умозаключения... Потому, как я не помню по Лёхиной отцовской линии ни деда, ни прадеда. А вот кто была мать Ивана Ивановича?.. Ни одна старуха и ни один старик в наших деревнях так и не вспомнили. Но, говорят, что он всегда жил в том доме, где погиб охотник...

Слышь?.. Вон и твои деды возвращаются, знать, жерлички расставили... Только вряд ли улов-то хороший будет. Жарко... щука сейчас ленивая, на глубину, где попрохладней, отдыхать ушла...
Знаешь чего?.. Вот тут, напротив пристанища, у меня две мерёжи поставлены. Одна чуть левее, другая поправее, но обе метров в пятидесяти от берега. Надумаете уезжать, заберите из них рыбу, только мерёжи, как стояли, опять так же поставьте.
— Да ты что, Николай! Мы так не можем, — в сомнении проговорил я. Да и рыба для нас не самое главное. Важно побывать на Великом... Хорошо взбадривает такой поход, энергии черпанёшь здесь немерено... Воздух здесь какой-то особенный — не надышишься им, и вода...
Во!.. Чего-то вдруг меня на лирику потянуло?.. А вообще-то одна грусть в твоём рассказе...

— Молодец, парень! — перебил меня Николай, — чётко подметил, действительно, всё так — и вода, и воздух... и грусть...
Я бы рыбы и сейчас вам дал, да протухнет она у вас. Вы же не завтра собираетесь уезжать?
— Да нет, что ты! Мы на три ночёвки в этот раз организовались, — объяснил я.
— Ну, и лады!.. Я мерёжи-то через два дня на третий стараюсь проверять. Может быть, ещё и застану вас? А если не подъеду, ты, парень, не стесняйся, сделай, как я сказал. Договорились?..
— Ну, хорошо, хорошо... — успокоил я его, — а вот и мои уже подчаливают.
Деды вылезали из лодки довольные, возбуждённые, как люди с чувством хорошо исполненного дела...
— Жерлички замечательно расставили, а назад ехали — одна уже спущена. Вот, держите, — обращаясь к нам с Николаем, Константин Васильевич выбросил из лодки на берег небольшую щучку.
— Ну вот, Коль, а ты говорил, что жора не будет, — повернулся я в сторону Николая.
— Да это разве щука? Мы таких ножовками зовём, — отреагировал он.
— А почему ножовками?.. — недоумевая, спросил я.
— Не знаю... Всегда так их называли, наверное потому, что тощая.
Одногодок она и жирку ещё не нагуляла... сухое мясо-то у неё, — объяснил Николай.
— Мы здесь и десятикилограммовых вылавливали… — похвастал я.
— Юра, а уха-то у тебя хоть готова? — перебил  меня дедушка.
— Чего-то там сварилось, но приправу я не клал... Не знаю, сколько и чего... — попытался я оправдаться.
— Не-ет... не умеешь ты уху варить, — пожурил меня дедушка, зачерпнув деревянной ложкой бульона и пробуя его на вкус... Щас дозаправим, чего тут не достаёт?.. Готовь пока стол, режь хлеб, доставай миски, ложки...

Под уху, как говорится — положено... пришлось доставать и третью, последнюю бутылку водки. Разлил я её не всю, оставил по чуть-чуть и на второй заход. Кружку-то Николай свою еще раньше из лодки принёс, а вот миски и ложки у него не оказалось. Я уступил ему свои, сославшись, что люблю похолоднее. Закусывал я "Завтраком туриста" (консервы раньше такие были). А сам незаметно для Николая наблюдал за ним, боясь, что он похаит наше варево. Но был очень удивлён и обрадован, видя, с каким аппетитом он ел... Вроде всегда с рыбой человек, не в диковинку уха ему... Предложил добавки, он не отказался. Налил я и себе в освободившуюся дедушкину миску.
— Хорошая уха из линя получается, наваристая, душистая, — проговорил я, доедая порцию.
— А кто готовил-то?! Ха-ха-ха... — пошутил Константин Васильевич, показывая рукой на меня.
И все рассмеялись вместе с ним от этой, вовремя сказанной шутки.

— Шутки шутками, а действительно линь для ухи самая путёвая рыба, из нашей, озерской, — поддержал меня Николай.
— Коль?.. А что же дальше-то было в той истории с сомом?.. Ты уж дорасскажи, — попросил я.
— А дальше... дальше самое трагичное... — произнёс Николай в задумчивости.
И мне показалось, что слезы навернулись у него на глазах... А может это просто дымком пахнуло из костерка, и глаза его заслезились. Но пока я споласкивал миски и ложки после ухи в озёрной воде, Николай молчал, утирая глаза рукавом рубашки. Потом посмотрел на моих компаньонов и, увидев неподдельный интерес и в их лицах, продолжил:

— Так вот... началось всё через два дня. Два дня я вообще из дома не выходил. Пил зверобойный чай, заваривая его из кипящего самовара, и всё думал... думал... И молиться пытался Николаю Чудотворцу, да молитвы-то той не знал тогда. Слышал когда-то, как мама моя читала её иногда. Да разве запомнишь, когда не интересуешься?..
Теперь-то она у меня записана, восстановил со слов бабок да стариков наших.
— Николай, а ты наизусть её не помнишь? — неожиданно спросил дедушка. Прочитай, если помнишь.
— Помню, да бывает, сбиваюсь, когда вслух-то, больно слова в ней мудрёные. Послушайте, если интересно, очень легко согласился он и прочёл на память:

— О, всесвятый Николае, угодниче преизрядный Господень, тёплый наш заступнице, и везде в скорбах скорых помощниче! Помози мне грешному и унылому в настоящем сем житии, умоли Господа Бога всея твари Содетеля избавити мя мытарств и мучения. Да всегда прославляю Отца и Сына и Святого Духа и твоё милостивое предстательство, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

— Здорово!.. — удивился Константин Васильевич довольно чёткому прочтению Николаем молитвы, вот бы записать да ни ручки, ни бумаги..,
— Коль!.. А почему вы именно Николаю Чудотворцу молитесь?.. Знаешь?.. — вырвалось у меня.
— Конечно, знаю!.. потому, что деды так завещали, — неожиданно просто объяснил он.
— Это понятно. А главное-то?.. — продолжал я настаивать.
— А это и есть главное — заветы стариков, — невозмутимо ответил он.
— Нет, не только это, а ещё и то, что Николай Чудотворец — святой покровитель мореходов и путешественников... — начал я припоминать почерпнутые когда-то из какой-то художественной литературы слабенькие познания...

Но Николай удивленно прервал меня:
— Я не знал... А ты откуда знаешь? Верующий, что ли?..
— Да нет, Коль. Какой я верующий? Комсомолец, как и все. И ты, наверное, им был? — отшутился я. А вот дедушка и Константин Васильевич верующие, они ещё до революции родились.
А на острове вашем жил когда-то очень и очень мудрый человек...
— А ты откуда знаешь? — опять удивлённым тоном задал он мне тот же вопрос.
— Да не знаю я, просто мне так почему-то подумалось...
— Правильно тебе подумалось! — опять прервал он мои размышления вслух. Рассказывают, что жил у нас один шибко учёный человек... Но это было очень давно, ещё до Ивана-охотника. А человек тот был пришлым, прятался он от тогдашних властей. Он, говорят, все иконы-то и нарисовал, что в наших домах висят. Он и грамоте всех обучал, кому не лень, конечно, было. Он и церковь на свои средства построил...

— Как? У вас и церковь есть? — удивлённо воскликнул я.
— Была когда-то, а теперь, как и везде, полуразрушенная стоит. А самый главный праздник у нас — Петров день, двенадцатого июля. Как раз через неделю справлять будем... Приглашаю... Гулять у нас умеют... от души...
— Так вот почему Петроозерье - то! — воскликнул я, обрадовавшись своему открытию.
— Конечно... — подтвердил Николай. А насчет того человека, это совсем другая история...

Ладно, сейчас речь не о нём. На чём я там остановился-то? А, да, как я дома сидел, так вот... А на третий день заходит ко мне Лёха. И прямо с порога, не здороваясь и не глядя на меня, официальным таким тоном заявляет:
— Николай Петрович! Завтра воблу нужно везти в Горицы! Мотор починил?..
Меня так и взорвало:
— Ты чего, Лёх, начальник мне? Что за тон такой? Я не поеду!.. И никакие деньги мне не нужны.
— Да я смотрю, ты совсем oдурел с этими сказками, — начал заводится Лёха, — вот уже и деньги тебе не нужны... Ну, сиди, сиди... у самовара, может, чего и высидишь. Мы тогда с Серёгой вдвоём поедем. Но уж тогда точно хрен тебе, а не деньги!
— Да я же тебе уже сказал, что не нужны мне и деньги! — начал заводится и я, — давай вали отсюда. И воблу, что собрали, сейчас же забери от меня. И что в кадках засолена, тоже. Чтоб сегодня же ничего у меня не было...
— Всё, всё, Коль, не заводись, всё сделаем, как ты сказал, — похоже было, что испугался Лёшка моего резкого тона.

Через некоторое время заходит Серёга, поздоровался и спрашивает:
— Коль, ты чего в отказ-то пошёл? Лёха психует, обиделся на тебя...
— А ты чего, Серёж, собрался ехать? — перебил я его вопросом напрямую. Ну, Лёха — он ещё молодой, жадный до денег... Ему всё нипочём... А ты-то серьёзный мужик. Вместе с тобой росли, сколько всего понаслышаны про сома-то этого? Не верили... А вот оно — факт... Сам же ты пулю у него в голове углядел...
Промолчал Серёжа, как всегда. Ушёл задумавшимся.. Через некоторое время влетает Лёшка и орёт:
— Ну вас всех… Я завтра один поеду, а воблу сейчас заберу...

И правда, вижу, на следующее утро загрузил Лёха все семь мешков в свою лодку. Дёрг мотор и поехал...
Лодочка-то у него небольшая была, но складненькая. Понаблюдал я за ним, биноклик даже взял. Видел, как он в горло Большой борозды входил... Беспокойство какое-то за парня меня одолевало, так весь день в окно и поглядывал. Долго его не было, уже и мать его несколько раз на берег выходила, видно было по ней, что волнуется. Видать, чувствовала чего-то...
Нет, гляжу — едет... Ну, думаю, знать, обошлось... Смотрю, и мать его опять на берег вышла — вглядывается вдаль. Видать, узнала и опять к дому своему зачем-то засеменила... Я на какое-то время тоже от окна отошёл. Думаю, чего светиться-то, увидит и будет всем говорить, что слежу за ним.

И вдруг душу раздирающий крик:
— Лёша, Лёша, ты чего-о-о?!.
Я к окошку-то подскочил и понять не могу, что случилось. Вижу только — мать Лёшкина по пояс в воде и пытается чего-то там делать...
Выскакиваю из дома, бегу к его лодке и вижу, что ноги у Лёшки поджилками на борту лежат... а сам он весь в воде за бортом лодки. Мать орёт... поднять его пытается из воды за ворот брезентухи... Я подбежал, выволок его на берег, не дышит... тут и ещё народ подоспел, искусственное дыхание, то... сё... ему делать — бесполезно...

Утопленник — это же не естественная смерть. Милиция подключилась к этому делу. Трое приезжали: участковый наш (оказывается, и такой есть, я раньше и не знал), следователь и эксперт. Всех в деревне опросили, что да как?.. Кто что видел?..
Все им, конечно же, про сома твердят... А они только смеются над этим. Но на сома посмотрели, подивились его размерам. Эксперт линеечкой всего промерил и вдоль и поперёк. Вот в газетах-то с его слов, видать, и написали. Только непонятно, почему они вес такой указали? Его же никто не вешал...
— По какому-нибудь стандарту, наверное, взяли. В пропорциях от размеров, — попытался объяснить я.
— Наверное... — согласился Николай, — но мне он много тяжелее показался, когда мы его в лодку-то втаскивали. А Лёха с Сергеем на тележке его в сарай-то к Лёхе завозили, да так там и оставили. Сети только скрутили с него...
Сам-то я не знаю, но говорили, что никакого дурного запаха от него не было, пахло только тиной. А эксперт всё удивлялся, что сом, мол, как каменный и даже не разлагается на такой жаре. Потом уже родители Алексея дели его куда-то. Кто говорил, что в огороде закопали, а другие говорили, что вывезли они его на лодке и выбросили назад в озеро. Сами они на эту тему до сих пор молчат, а расспрашивать у нас не принято...

В общем по Алексею дали заключение, что это несчастный случай по неосторожности. Дескать, из лодки выходил на берег и споткнулся... Какое, споткнулся?.. Ноги в лодке, а голова в воде... Мать-то ещё тогда обмолвилась, что оторвать его ото дна не могла, как присосало... А воды-то там по колено...

А Ивана Ивановича зачислили в безвести пропавшие. Конечно, у милиции свои мысли... А я никак понять не могу — куда одновременно с ним подевались козелок и коза с двумя козлятами, и гуси, и даже пчёлы из ульев?.. А в доме у него ни одного документа не нашли. И фамилию-то только в сельсовете выяснили, оказалось... Всезнающий, во-о... Иван Иванович Всезнающий. А мы-то всю жизнь считали, что это прозвище у него такое. И больше никаких данных о нём. Даже когда родился...

— Тут нет ничего удивительного, — вступил в разговор дедушка, — я помню, как колхозы-то организовывали. Всё в спешке, всех загоняли туда. Как тогда говорили — записывали. Точно такой же случай с фамилией и в нашей деревне произошёл. Кость!.. Помнишь, был у нас такой дед с чудинкой, Фёдор... Семёнов? Отчество не помню уж теперь, а прозвище у него было — Балда.
— Помню, как же, хорошо помню, — отозвался Константин Васильевич.
— Так ему в сельсовете записали фамилию Балдеев. И выяснилось это только лет через пять, когда он умер. Вот тебе, Николай точно такой же случай, — объяснил дедушка.

— Нет, не такой же!.. — резко возразил Николай. Я же у него много раз спрашивал, мол, Иван Иванович, кто твои родители были? А он всегда отвечал мне одно и то же, что родителей своих не помнит и фамилию не знает, потому как безграмотный. А сам, бывало у меня в магазине возьмёт какую-нибудь газету в руки и изучает её. Говорит, что картинки разглядывает. А я-то втихаря понаблюдаю и вижу, что глаза его по строчкам движутся...
Чего скрывал всю жизнь?.. И куда потом делся?..
Не хотел я говорить это, да ладно... Иногда мне кажется, а не сам ли водяной это жил среди нас?.. В обличье человечьем. Вот и оберегал сома-то... потому, что колдовство тут какое-то есть... И с гибелью сома ему пришлось опять уйти в воды озера. А среди людей-то, видать, жить интереснее, чем среди рыб... Да и под контролем тут всё было. А в озере сом следил за порядками. Вот теперь ему и надо вырастить да обучить другого сома... А когда это будет?..

— Погоди, погоди... Коль! — недоумённо воскликнул я, — ты же сам говоришь, что Иван-охотник отцом ему был, а Алексей — внуком... Какой же он тогда водяной?..
— А, хрен тут кто чего разберёт! Всякое в башку лезет... Вот я ружьё-то и вожу теперь с собой на всякий случай... Вот и весь сказ!.. — как-то невразумительно и резко ответил он на мои вопросы.

— Коль?.. А молитва и ружьё тоже как-то не очень соответствуют друг другу, — продолжил я.
— А куда деваться? Ситуация такая! — прервал он меня и повёл рассказ дальше:
— Лёхина мать после его похорон прохода не стала давать жене Серёги. Дескать, твой муж - только он виноват в гибели Лёши. Вот, мол, если бы они поехали вдвоём, так ничего бы и не случилось. Видимо ещё и запугивала. Только Галина никому об этом не рассказывала, но сама не своя вдруг стала. Всё плакала да уговаривала Серёгу опять в Горицы уехать жить к её родителям.

Серёга сразу после армии в Горицах работать устроился в МТС. Там и познакомился с Галиной. Поженились. Да плохо тёща-то его приняла. Не нравился он ей. Молчуном она его прозвала, а по имени никогда не -называла. А Галина сильно его любила, вот только детей у них не было. Серёгу тёща в этом винила. А зря... Я-то знаю, что пацан от него растёт у первой его любови. А переехали они в деревню жить, это когда Серёге пришлось уволиться из МТС. Начальничку там одному по роже съездил. Да так крепко приложился, что у того челюсть на бок съехала. Тот когда-то на Галину виды имел, а она Серёгу полюбила. Вот он и мстил, каждое утро Серёгу обнюхивал. Как только тот чуть с душком после вчерашнего оказывался, он его к работе не допускал. Отправлял в помощь к слесарям. А на Серёгин бульдозер приятеля своего снаряжал на халтуры всякие. Как-то раз Серёга послал его куда подальше и пошёл свой бульдозер заводить. Говорит, что в тот день как стеклышко был. Оно и правда так было — экспертиза потом подтвердила. Ну и сцепились они. Тот-то мужик тоже крепкий, первый Серёгу за грудки ухватил. Ну, Серёга ему и двинул...
Чуть не посадили, хорошо свидетели показали всё как было. Забрал тот свое заявление из милиции. А Серёгу уговорили уволиться из МТС.

Хорошо они здесь в деревне прижились. Серёга в колхозе трактористом числился. Выдернут бывало его раза три-четыре в году на материк. Пару недель — посевная, пару недель — уборка зерновых, пару недель — картошка... А остальное время на острове. Дом старикам своим подправил, и терасочку пристроил, и рыбалку не забывал. Нравилась ему такая жизнь. Да больно податливым он был, уговорила его всё же Галина уехать. Да и жалел он её, видел, что баба вся на нервах...
Пришел он ко мне, какой-то жалкий такой, осунувшийся. Поздоровался и говорит:
— Уезжаю я, Коль, в Горицы жить... Может, опять в МТС на работу возьмут... четыре года всё-таки прошло... Завтра понедельник, ты отвези нас с Галиной на своей лодке. Она уже и узлы навязала со шмотками. А там, в Лугино, и лошадь как раз должна быть, за воблой-то. Если, конечно, Лёха не отменил это дело. Да и москвичам надо будет сказать, чтоб больше не приезжали...

Ох, как не хотелось мне, чтоб он уезжал. Да и самому ему не хотелось — по всему было видно. Но, уж коль решил...
Отвёз я их с Галиной, да с узлами ихними, до Лугино. Подвода и правда уже поджидала нас. Загрузиться помог я ему, прощаться стали...
Он вдруг обнял меня и заплакал. Я и в детстве-то слез его никогда не видел... А тут?.. И говорит сквозь слезы:
— Не знаю, Коль, свидимся ли теперь?.. Ты уж меня прости, если чем, когда-нибудь обидел тебя.
Чувствовал он чего-то. Так оно и случилось...

— Банька вдруг загорелась... А Серёга в ней был. Только не понятно, зачем? День-то не выходной был — не банный. Да и утром это случилось. А кто же с утра-то парится?.. Чего он туда пошел?..
Сосед их, который первым увидел пожар и первым же подбежал к баньке, рассказывал мне потом, что загорелась она изнутри. Огонь через крышу наружу вырвался. Пожарка-то от них недалеко и сосед этот внука своего послал туда бегом. А сам к баньке, и видит, что дверь снаружи колом подперта. Он и подумал, что там никого нет. Видел до того, как Серёга по огороду ходил и начал его кричать...
Пожарные быстро подъехали и потушили, на удивление, быстро. Серёгу-то там и нашли, на полу лежал... Но тут опять ничего не понятно. Причину, как они выражаются, возгорания, так и не установили... Неосторожное обращение с огнём, а на Серёге даже одежда не обгорела.
Заключение было, что умер от отравления угарным газом.

Тёща-то, конечно, всё на него свалила. Сам, говорит, себя и поджог,
и баньку нашу спалил. А вот почему дверь оказалась снаружи колом подпёрта?.. Вот это вопрос.
Хотя с Серегиной-то силой, двинь раз ногой, не то, что кол, сама бы дверь с петель долой...
Зря... зря они с Галиной отсюда уехали. И у неё теперь жизнь кувырком пошла, говорят, спиваться стала. С тем начальничком, что Серёгу травил, схлестнулась, вместе и пьют. А с матерью-то до рукопашной дело доходит...
— Ну, чего, мужики, приуныли?.. — неожиданно прервал он свой рассказ, — давайте уж допьем, чего там в бутылке-то осталось...
— Конечно, конечно, — очнулся я от какой-то отключённости от окружающего, всецело поглощённый рассказом Николая.

Дедушка с Константином Васильевичем от водки отказались. Сославшись на то, что лучше чайку выпить на сон грядущий. Понятно было, что отказываются они просто из уважения к гостю, зная, что на четверых-то маловато осталось... Но я поступил по-своему, налил Николаю, как положено, а остатки разлил на нас троих — чисто символические дозы — по полглоточка.
Выпили молча, не чокаясь, как на поминках. И Николай продолжил:
— Сам-то я уже думать так начал, что от судьбы всё-равно не уйдёшь... А работать надо. Две ходки уже на своей шаланде за товаром для магазина сделал. (Понравилось, похоже, как обозвал я его лодку, сам не первый раз уже так называет, мелькнуло у меня в голове). Ничего не случилось, успокаиваться начал. Всё внушал себе, что я вроде как наоборот, ребяток уговаривал тогда отпустить сома-то...
А дочка моя в первый класс учиться должна была идти, семь лет ей исполнилось. Медосмотр нужно было пройти, да мелочи кое-какие прикупить для школы...

— У вас что, и школа своя на острове есть? — удивился я.
—Да! Она всегда была, при церкви так и находилась! Четырехлетка
— с неподдельной гордостью в интонации ответил Николай. Церковь закрылась, а в школе так и продолжали детишек учить. Одна учительница все четыре класса обучает одновременно в одном помещении. А учеников-то всех возрастов набирается пять-шесть, не более. Потом уже с пятого класса учёба в Горицком интернате продолжается.
— Николай! А как же ваши старики в таком глухом месте и допустили, чтоб храм-то разрушили? — поинтересовался я.

— Да ты чего, Юра? Больно-то тогда спрашивали?.. — удивился моему вопросу дедушка. Я помню, как нашего прихода церковь в Соловьёве рушили. Приехало пять человек на двух подводах — самые настоящие вооружённые бандиты. Подложили под купол динамит и взорвали, а всю утварь церковную и иконы — в костёр. Дьячок там местный пытался на защиту церкви людей организовать. Получил рукояткой нагана по зубам, умылся кровью... Потом один выстрел в воздух, и все защитники разбежались. А эти бандиты своё чёрное дело сделали, спокойно уселись на подводы и дальше по району к следующему храму поехали...

— Нет, у нас не так всё было, — перебил дедушку Николай, — к нам никто не приезжал.
Но жил у нас паразит один, из своих же. Говорят, что где-то там в революции участвовал, а в деревню вернулся с мандатом, как уполномоченный представитель власти. Он и колхоз у нас из трёх деревень пытался организовать. Земли-то, как теперь говорят, для сельхозпроизводства нету, так он решил рыбалку коллективной сделать. Да не больно-то у него это получилось. Народ у нас своенравный, каждый привык на свои силы рассчитывать. У каждого своя лодка, свои снасти...

— Это у вас, наверное, в крови от лихих ваших предков, — не удержался я от комментария.
— Так оно и есть! — опять с заметной гордостью в интонации согласился Николай. - И вся его затея вылилась в сборы налогов по сколько-то там пудов воблы с дома, за каждого взрослого члена семьи.

И церковный купол он взорвал единолично. Ночью взрыв прогремел. А чтобы подозрение от себя отвести, накануне всех оповестил, что якобы он в Кимры отправляется по общественным делам. Да так и не вернулся...
Клюквенный сезон как раз был. Бабы в болоте его и обнаружили неподалёку от озера, через день после взрыва церкви. В окне вниз головой торчал, а ноги в сапогах хромовых вверх, как огарок свечки. Знаете, что мы окнами-то называем?..
— Знаем, конечно знаем, ты что, Николай, забыл, что мы местные?.. Да-а... незавидная смерть... — быстро отреагировал я на его вопрос. И почувствовал, как мурашки пробежали по моему телу.
— Его, что ли утопил кто? — спросил Константин Васильевич.
— Да нет... Говорят коряжка какая-то там рядом торчала, вот об неё он якобы и споткнулся... — как-то уж очень равнодушно ответил Николай.
Не любил он, говорят, а, может, и боялся на лодке через озеро да по бороздкам до “большой земли” добираться. Пешком, в одиночку, через болота ходил с наганом на поясе... Когда его достали, то наган при нём оказался в кобуре, как и положено. Вот и заключили, что смерть не насильственная... коль оружие не похищено.
— А ведь кто-то мог и специально всё так подстроить, — возразил Константин Васильевич.
— Конечно мог, — согласился Николай и на какое-то время задумался, глядя в сторону озера...

Потом продолжил:
— А когда мы с дочкой собрались ехать, погода чудесная стояла, как теперь.
Кроме этой у меня ещё и полегче лодочка была. Вот на ней-то мы и отправились.
Быстро все дела сделали. Когда врач дочку осматривала, похвалила ещё, мол, какая девочка крепенькая, да красивенькая...

Николай вдруг опять отвернулся в сторону озера и на какое-то время замолчал... Опять рукавом рубахи потер глаза, тряхнул головой, как будто от какого наваждения, и продолжил:
— Вот такая же гладь на воде была, как сейчас, когда назад возвращались. Вот и дом наш уже виднеется... Курс, как всегда, на него держу. Уже и обороты у мотора сбросил, метров триста до берега оставалось и вдруг...
До сих пор я так и не знаю, отчего перевернулась лодка?.. Тысячи раз проходил по этому фарватеру. Глубина там ну чуть поболе двух метров.

Вынырнул... лодочка неподалеку кверху дном плавает, мотор заглох... Дочки на поверхности не видно, а плавать она уже хорошо умела... Нырнул под лодку, и там дочки нет... Начал нырять — обшаривать дно... Вода-то в озере, сами знаете, не больно прозрачная, видимость короткая... Не знаю, с какого нырка и сколько времени на это ушло, но нашёл я её... А жена моя видела с берега, как мы ехали, поджидала нас... На какой-то миг отвернулась. Говорит, что и сама не знает, зачем? Как кто специально глаза отвёл. Услышала, что взревел вдруг мотор и заглох... Это когда винт на воздухе оказался. Повернула голову в нашу сторону, а лодка уже кверху дном...
Откуда у неё только силы взялись шаланду эту с берега столкнуть? За вёсла и к нам... Когда я дочку-то достал, она уже возле была. Приняла Алёнку, а я как подкинутый кем из воды вылетел...

Не удалось нам дочку спасти... Захлебнулась она...
Николай опять отвернулся в сторону озера. Долго и внимательно вглядывался он в его дали... Может быть пытался дотянуться до того места?..
Мы, трое его слушателей, не проронили ни слова... Я вообще чувствовал себя в какой-то растерянности... Я никак не ожидал такого трагического конца...
А эта тишина и гладь на озере, которая раньше восторгала и завораживала, вдруг стала казаться мне какой-то жуткой и предостерегающей. На ум не приходило никаких уместных фраз. Тягостное молчание затягивалось...

Выручила, как всегда, мудрость, приходящая только с возрастом.
— Николай!.. Давай, я тебе чайку заварю покрепче?! — первым нарушил молчание дедушка.
— Нет, Александр Васильевич, спасибо за гостеприимство... — вышел из задумчивости Николай. Пора мне, вон и солнце уже на закат пошло...
Спасибо вам, мужики, что пожелали выслушать... Так подробно про все те дела я ещё никому не рассказывал... Что на меня нашло?... Но вроде как обузу какую с себя снял... Поеду я... Свидимся ещё, Бог даст...

Это уже теперь, спустя много лет, понял я тогдашнее состояние Николая. Исповеди душа его требовала, исповеди... А кто тогда храмы-то посещал? Единицы сограждан наших. Да и ближайшая действующая церковь была только в Кимрах.
А те храмы, что когда-то являлись приходом для куста нескольких, близлежащих деревень, теперь недоразрушенными, но изуродованными возвышались по всей Руси немым укором варварству и тупой податливости русского человека начальствующему инакомыслию и беспределу...

Обычно, особенно в первую ночь после таких трудных доборов и прочих хлопот первого дня пребывания на озере, я раньше всех забирался в палатку, моментально засыпал и спал очень крепко.
А тут... из палатки уже доносились посапывания моих компаньонов, а я всё глядел и глядел на пляшущие язычки огня, периодически подбрасывая дровишки в костерок. В голове многократно прокручивались, меняясь очередностью, эпизоды из рассказанного Николаем...
Неужели такое могло быть? Или это просто стечение обстоятельств?.. Но то, что был выловлен огромных размеров сом — это факт. Череду несчастных случаев, произошедших именно после того, можно легко проверить...

Июльская ночь коротка сама по себе. А за таинственными размышлениями у костра она показалась мне совсем мимолётной. Где-то далеко, на самом краю болот, показался краешек солнца. День обещал быть тихим и жарким. Над зеркалом озера клочьями клубился легкий туманец. В тростниках смачно пошлёпывали губами лещи, кормясь, видимо, самой вкусной для них, верховой травкой. То в одном, то в другом месте удовлетворённо покрякивали дикие утки, видимо, одобряли действия своих утят, которые еще не встали на крыло, но уже самостоятельно добывали себе пищу. Где-то неподалёку в глубине болот надрывно прокричала выпь, ей отозвалась вторая, третья…
Всё вокруг казалось мне каким-то таинственным и непредсказуемым...

— Ты чего сегодня спать-то не ложился? — услышал я вдруг за спиной голос дедушки.
— Надо же!.. — вздрогнул я от неожиданности, — я и не слышал, как ты из палатки вылез.
— Не-ет... ты, парень, иди-ка,  поспи... а мы с Костей съездим мелочёвочки поудим... потом заедем жерлички проверим да поднаживим их… А к чаю я тебя разбужу, — скомандовал мне дедушка.
Я и сам как-то сразу вдруг почувствовал сонливость... И, не возражая, пошёл к палатке, из которой вылезал уже и Константин Васильевич.
— А я-то думаю, чего так в палатке сегодня просторно?.. А ты, оказывается, на свежем воздухе ночевал. Сторожил, что ль, нас с дедом от водяного какого?.. — не удержался от шутки он. И уже серьёзным тоном добавил:
— Давай, давай залезай, поспи... уж больно ты впечатлительный... Уснул я моментально, как провалился в небытие...

— Юра!.. Чай пить будешь?.. Тогда вставай, — вдруг услышал опять я голос Константина Васильевича.
— А чего они не поехали?.. — медленно пробуждаясь ото сна и разглядывая в полумраке палатки циферблат своих часов на руке, подумал я... Не может быть... мои часы показывали почти двенадцать.
— А сколько времени? — спросил я.
— Двенадцать, — услышал подтверждающий ответ.
— Это ж надо — почти семь часов сна, как одно мгновение, — мелькнула мысль...
— Как рыбалка-то удалась, Константин Васильевич? — наконец сообразил я задать главный вопрос, вылезая из палатки.
— Да плохо совсем... пару... как их твой приятель-то назвал?.. ножовок сняли. Спущенных жерлиц больше половины оказалось. Видать, такая же мелочь и щиплет, схватит живца за хвост и теребит его... И вдруг шёпотом, чтоб дедушка не слышал, спрашивает:
— Похмелиться-то  хочешь?..

Издевается... думаю, видел же, что все три бутылки пустыми лежат под кустиком.
— Нет!.. Константин Васильевич!.. — отвечаю ему бодреньким голосом. — Во-первых, ты же знаешь, я никогда не опохмеляюсь. Потому что таковое действие является продолжением пьянки...
А то получится, как в том анекдоте, когда один алкаш доказывал, что он никакой не алкоголик и даже не пьяница. Я, говорит, всего-то один раз в жизни и выпил, а теперь просто каждый день опохмеляюсь.
— Ха-ха-ха-ха, — рассмеялся Константин Васильевич, — хорошо сказано!..
— А во-вторых, водочку-то мы вчера всю оприходовали, придётся говеть... Не судьба... опохмелиться, вот так, Константин Васильевич, — шутливо заключил я.
— Ха-ха-ха, — опять рассмеялся он, — а вот тут-то ты ошибаешься... Сэкономил я бутылочку, потому и предлагаю. Когда к Сергею Ивановичу за ключом от лодки ходил, его дома не оказалось. Жена его мне ключик-то выдала... Не буду же я ей бутылку давать, решил, что потом с самим рассчитаемся... Так что, ежели похмеляться ты не будешь, оставим под уху...

Рыбалка в этот раз, действительно, как и предсказал Николай, оказалась неудачной. Отночевав на озере две ночи, мы с трех десятков жерлиц, за уже четырехкратное их наживление, сняли всего три небольших — примерно по килограмму — щучек, да пяток “ножовок”. И на червя клевала одна мелочевка, пригодная лишь для живца.
Долго мы с Константином Васильевичем провозились, проверял и наживляя жерлицы на последнюю ночь этого пребывания нас на Большом озере. Переставляли часть жерлиц в другие места, которые казались нам более подходящими, выбирали самых шустрых живцов, меняя их по несколько раз на одном и том же тройнике... В общем, когда мы подчалили к берегу, вечерняя уха у дедушки была уже готова.
Только мы разлили остатки водочки, грамм по пятьдесят, мудро поступив накануне и оставив чуток из “сэкономленной” бутылки, слышим: лодка под мотором движется в нашу сторону.

— Во!.. Николай едет, сейчас и водочки привезёт с собой, — пошутил я.
— Ага... от Озеревиков дождешься?.. Ха-ха-ха, — рассмеялся дедушка, а с ним и Константин Васильевич, не оценив мои надежды.
Поднявшись во весь рост, я постарался вглядеться в даль, за границу тростников и точно, узнал шаланду Николая. Через несколько минут он уже подчаливал к берегу.
— Ну, как рыбалка? — был первый же его вопрос.
— На уху поймали, — отозвался я, – давай к нашему столу.
— Ну и то хорошо! Значит, не зря я сегодня миску с ложкой прихватил и выпить немного привёз... Своя, на зверобое настоянная... Попробуем?.. — говорил Николай, вылезая из лодки и уже держа в одной руке бутылку с кружкой, а в другой миску с ложкой.

— Ну, что я вам говорил?.. — обратился я к своим и добавил, повернувшись опять к Николаю:
— Попробовать, оно никогда не грех...
Или зверобой перебил все сивушные запахи, или так они умеют её готовить, но самогонка оказалась действительно хорошей.
— Ух ты, какая крепкая-то!..  –  первым оценил достоинство напитка дедушка, поспешно заедая её ухой.
— Из первака!  –  не без гордости пояснил Николай. И вдруг, глядя мне в глаза, спросил:
— Юра, как спалось-то после моего рассказа?
— Сначала никак, всю ночь у грудка просидел... а потом, утром, как куда провалился, — честно признался я.
— Значит, поверил, — с облегчённым вздохом произнёс Николай. Молодец... А я ещё раз вам подтвержу, что ничего придуманного мной в этой истории нет. Вот так-то, мужики... А это вот, Константин Васильевич, переписал я ту молитву Николаю Чудотворцу, раз она так тебя заинтересовала, — продолжал Николай, доставая из кармана рубашки и передавая ему свернутый вчетверо лист из ученической тетрадки в клеточку.

И вдруг перевёл разговор совершенно на другую тему:
— Умеете вы уху готовить, вкусная она у вас получается. Почему так?... Ну, ладно, в тот раз из линя была приготовлена, а сейчас-то из щуки. А щука самая непутевая рыба для ухи, лещ и то лучше.
— Всё очень просто, Коль, — начал объяснять я, — во-первых, грудочек должен быть не каким угодно. Дровишки для приготовления ухи не должны быть смоляными. Лучше всего берёзовые — от них дым сладкий...
— Это мы знаем, так же как и копчение - только на ольхе, — перебил меня Николай.
— Ну, а главное, — продолжил я, — то, что дедушка у нас приправ не жалеет. Вон, гляди, сколько у него всего припасено: и лавровый лист, и гвоздика, и перец горошком, и петрушечка и... даже укропчик.
— А ещё главная благодать в том, что под чарочку да на свежем воздухе.. - пошутил Константин Васильевич и серьёзным тоном добавил, — и вообще здесь на озере благодать.
— Но после твоего напитка, Николай Петрович, хоть спать ложись, — пошутил и я, — какая-то расслабуха по телу пошла, умиротворение...
— Это зверобойчик свое дело делает, он лечебный, — пояснил Николай. Только ты, парень не расслабляйся. Некогда! Сейчас поедем с тобой мерёжи проверять. Рыба в них должна быть — самая разгульная погодка для линя стоит...

И правда, в каждой из двух мерёж было больше чем по десятку линей.
Переливаясь в солнечном свете всеми оттенками своего золотистого окраса, ещё мокрые, они лениво шевелились на дне лодки, изредка открывая и опять закрывая рты... Я, как завороженный смотрел на этих, очень красивых рыб, как будто бы впервые увидел линей... И мне вдруг почудилось, что они тоже глядят на меня, а открывая рты, хотят что-то высказать...

— И губить-то жалко такую рыбу, а, Коль?.. — вдруг вырвалось у меня.
— Ты чего, парень?.. — не понял меня Николай, — самое оно, любой на пару-то килограммов потянет.
— Да не в том я смысле, уж больно красивая она... и глаза... — оборвался я на полуслове, вспомнив, как Николай описывал мне глаза того сома. Щуку, окуня... как-то не жалко, хищники они... А линь...
— Глаза… это да... — прервал мои рассуждения Николай, — но не бери, Юр, к сердцу-то близко... Рыба она и создана для пропитания человека...
Подчалили к берегу. Николай, ловко хватая скользких линей за какое-то определенное место вблизи головы, начал выбрасывать их из лодки на берег.
Мои сотоварищи, по причине своей скромности, изо всех сил пытались отказаться от столь щедрого подарка. И с каждой следующей брошенной на берег рыбиной только успевали наперебой твердить:
— Да хватит нам, Николай, хватит...
Ровно тридцать бросков насчитал я, когда Николай закончил эти действия.
— Надо же, число какое-то интересное, — подумалось мне в тот момент. Тридцать... тридцать... Серебреников... Надо же, чушь какая лезет в голову...

— Как же мы с тобой рассчитываться-то будем... а, Николай? — не унимался дедушка.
— А никак, это вам мой подарок и гостинец от озера за то, что любите его... Сегодня мне, особо-то, некогда... Видите, даже кадку для рыбы с собой не взял, с утра сено косить ездил... Завтра все свои мерёжи проверять буду. Специально с вами пообщаться приехал... Что-то в вас... такое есть... Может, на Петров день ко мне приедете, а, Юра?..
— Спасибо, Николай, хотелось бы, но в этом году, к сожалению, уже не получится, — извиняющимся тоном отказался я.
— Ну, ладно, приятно было с вами познакомиться... Может, Бог даст, ещё свидимся... — проговаривал Николай стандартные в таких случаях фразы, поочередно пожимая при этом каждому из нас руку.

— До чего же мозолиста и крепка рука, — подумалось мне, ощущая его рукопожатие.
А загорелое, обветренное лицо, совсем не по возрасту уже испещрённое морщинами и пронзительный взгляд его глаз показались мне вдруг очень давно знакомыми... Ещё с детства по романам Майн Рида.

— Удачи тебе... Последний из Могикан, — неожиданно вырвалось у меня.

— Что-что?.. А-а... вон ты о чём... понял. Спасибо, — добродушно улыбаясь, проговорил он и направился к своей шаланде...
Проталкиваясь сквозь прибрежные камыши пока ещё одним веслом, он вдруг поднял голову и прокричал мне:
— Юра!.. Если вздумаешь когда-нибудь написать о том, что я рассказал... не сомневайся... Всё, всё... истинная правда...
Помахал рукой, сел за пару вёсел и скрылся за тростниками...

Потом я еще долго прислушивался к гудению мотора его шаланды по направлению к Петроозерью и размышлял о сказанном им напоследок.
Я ведь только раз в разговоре с ним упомянул, что-то вроде того, что в этих диких местах на грустную лирику тянет... А он уже какой-то вывод сделал...

Линей дедушка с Константином Васильевичем выпотрошили, подсолили, уложили в пакеты, специально подготовленные для рыбы, и закопали на сохранение до завтра, поглубже в мох.
На следующий день, так и не испытав в этот раз настоящей захватывающей рыбалки, мы отправились к дому...

Ещё несколько лет подряд в летние сезоны я посещал озеро Великое.
С Николаем больше встретиться не пришлось, хотя я неоднократно планировал пересечь озеро и побывать в тех деревнях. Но всегда сдерживало меня отсутствие чего-нибудь написанного по рассказу Николая. Много раз садился я за письменный стол, но ничего толкового не получалось. Может быть, и сейчас его рассказ в моём письменном изложении прозвучал как-то сумбурно... Но что получилось, то получилось, просто откладывать дальше с его изложением уже некуда...

Николай вроде как надеялся, что рассказанное им когда-нибудь ляжет на бумагу.
Каждый раз, по приезде в те места, я первым делом интересовался, что известно о Николае? И всегда с каким-то облегчением узнавал, что жив он, здоров, всё так же заведует магазином...

А спустя несколько лет какая-то богатая военная организация взяла под своё шефство этот дикий уголок природы. С помощью взрывов проделали в торфяниках канавищу от Лугино напрямую к Большому озеру. Доставили туда несколько десятков дюралевых лодок  - "Казанок" и лодочных моторов "Вихрь-20".

Сергея Ивановича зачислили в штат и заставили в прудах у Лугино выкармливать комбикормами утят, привозимых туда с какой-то птицефабрики. В течение лета они подрастали до состояния взрослой птицы, но летать не умели, а, только махая крыльями, бегали по воде.

Им ещё в раннем утёночьем возрасте подрезали крылышки... Их там было сотни голов, от рождения приговоренных к расстрелу...

В начале августа выкормленных в неволе птиц вывозили на большую воду Великого озера. А в середине августа открывался охотничий сезон. Приезжали генералы и прочий руководящий люд из шефской организации. И начинались гонки на моторках и пальба из ружий по не умеющим летать уткам...

Прелесть малодоступности и первозданности природы тот край утратил. Бывать там мне стало уже не интересно...

А потом на Большом озере произошло подряд несколько случаев пропажи и утопления людей. Утопших находили с признаками насильственной смерти. Эти случаи уже не приписывались сому и имели явно выраженные факты людского преступления. Но ни одно из них так и не было раскрыто.

И я, в конце концов, совсем перестал посещать те места с целью рыбалки...
Однако рассказ Николая все эти годы очень прочно удерживался в моей памяти. Многие из моих друзей и знакомых слышали его в моём устном пересказе. Кто-то верил, кто-то не всему верил... Но, что самое удивительное, всегда и все, кому бы я ни рассказывал, выслушивали с неподдельным интересом и даже, как правило, пытались строить свои догадки или толкования по отдельным эпизодам... То есть рассказ захватывал...

А может быть это как раз и не удивительно? Ведь не зря же в последнее время всё чаще и чаще, в том числе и в научных трудах известных учёных (и биофизиков, и даже материалистов…), звучат примерно такие откровения:
— Всё-таки, что-то такое ОНО... есть... ОНО сосуществует рядом с нами... Мы ЭТО чувствуем подсознанием... И ЭТО – ОНО нам всё больше... интересно!

Июль - август 2002 год.