Из Ури Цви Гринберга (иврит)
Из книги "Анакреон на полюсе скорби"
Цикл "Тайны побеждённых"
1.
Своими руками сломали оковы,
До неба достали и выше готовы,
Но ключика там не нашли золотого
От счастья земного.
Баюкали мамы: проснёшься, и вот -
Коза золотая у наших ворот.
Богатство и счастье она принесёт.
Но что-то коза не идёт...
Пара пришла вороных ...
--
Оригинал:
2.
Еле-еле плетутся в пыли
вороные. Везут осторожно...
Саван белый пошит,
и могильщик стоит,
и одна только смерть непреложна.
Сгнили Анакреон и Сократ. Но их
душ бессмертье – в посмертной лире...
Но я ставлю живых в этом скорбном мире
над бессмертием книг.
--
Оригинал:
3
Грош цена философам вечной
жизни духа в загробной мути.
Грош цена вам за ваши речи.
Выбираю живое тело.
Вашей вечности не сравниться
с ноготком моего мизинца.
Наслажденье моё простое –
после бани в сорочке белой
рядом с кружкою запотелой...
В вашей вечности есть такое?
Грош цена – не постигли сути.
Тайна наших скорбей, поверьте,
и секрет нашей жажды жизни –
в непреложности смерти.
--
Оригинал:
4
Муж познает жену и жена понесёт.
В материнском тепле созревает их плод –
их продлённая сила...
Вскоре в мир он войдёт,
где уже его ждёт
могила.
И застонет жена,
и увидит супруг
кровь и новорождённое тело.
Если б даже без мук –
она плакать должна
на кровати родильной белой.
--
Оригинал:
5.
Во семидесяти языцех ужасней нет
слова «смерть» рядом с именем твоим.
В любом ликованьи её тень,
и от песен весёлых грустно мне
на божьей земле.
Это просто и ясно как белый день:
мертвец спускается в ад, во власть
червей... А живой дома ложится спать.
Сырая земля его ждёт как мать.
И ямы разверста пасть.
В объятья любимой от неё не сбежишь,
и нет корабля на Таршиш.
Мертвеца замуровали и пошли прочь.
Нам день и свет, ему тьма и ночь.
И мы теперь закусить не прочь,
едой смиряясь с бедой...
Хорошо на земле, а не под землёй,
кормясь от груди её большой,
как лишь
может
живой.
--
Оригинал:
6.
Людям грустно – ведь конец их - тлен...
Как прожить, предчувствуя его,
в ужасе меж «будет» и «прошло»?
Сладостна наивность среди стен
отчих... Но упрямо за порог
тянет молодых - таков закон
ужаса меж «будет» и «прошло».
Ах... Медовых девять лун всего
нежимся внутри – и с кровью вон –
в ужас между «будет» и «прошло».
--
Оригинал:
7.
Скажите, есть среди счастливых,
кто о кончине не заплачет?
А плачущий на скорбной ноте,
не рад тому, что он живой?!
О, как нам дорог час любой,
с его мольбой и суетой,
в последнем нашем хороводе
в глуши земной.
--
Оригинал:
8
... а в сиянии дня раскалённая Смерть
всё-равно, что свеча перед солнечным ликом,
для того, кто вчера был в смятеньи великом
перед ликом Её, что сияет в ночах.
Белым днём хоронить несерьёзно почти:
с сундуком этим чёрным кому по пути?!
И покуда шагаем своими двоими - не беда.
Хорошо нам идти.
Мы в бессонных ночах приближаемся к Ней.
Содрогается плоть, как раздувшийся труп
лошадиный... И тело от пяток до губ
ощущает несчастье вблизи.
Если лёгким прокуренным больно дышать...
Если тело измаялось от метастаз...
Телу хочется встать и уйти... Но куда?
Элифаз! Где же ты, Элифаз?!
--
Оригинал:
9.
Соглядатай незрим и тих,
что стоит над плотью любой:
рок с моноклем в глазнице –
твой
Мефистофель.
Ест твой разум и пьёт твой дух
как маньяк.
А на полюсе скорби – пир:
то самцы и самки гурьбой
глушат тризной сердечный стук,
как футляром
брегета бой.
Ждут –
Маэстро прибудет сам,
и сыграет им отходняк –
тьмам и тьмам их,
и тьмам и тьмам,
тьмам и тьмам...
--
Оригинал:
10.
Лишь один не согласен! Ревёт потому,
словно ливень ночной в водостоке трущоб.
Лишь один протестует! – мальчишка, дурак...
Кличет Б-га, который подарит ему
блага мира. И кончится страх.
Но и блага бессильны - до дна своих дней
каждый помнит о смерти своей.
Пока роется яма и ладится гроб,
полной радости лик
не открыт никому.
Лишь один,
словно бык,
наклоняет свой лоб:
мммммуууууууууууууууууууууууууууууууу.....
--
Оригинал:
1926
Источник иллюстрации: