Как и все трубы эта, хотя и была всего на всего водосточной, обожала музыку. Нет, она просто жить без неё не могла. Когда не было дождя труба шелестела песком, сдуваемым ветром с крыши и тем утешало своё старое сердце.
Из всех времён года она предпочитала весну, а точнее её первый месяц март. На крыше повисали сосульки, которых она называла слезокапками.
Но сердце трубы невозможно было разжалобить, хотя оно вовсе не было жестоким. Скорее даже добродушной была эта труба. Она рассуждала просто и, на первый взгляд, весьма здраво: – Разве я спускаюсь с крыши не для того, чтобы собирать влагу? Люди не должны сыреть.
В ней побеждал долг. (В иных случаях это не так уж плохо). И только один единственный раз старая водосточная труба заколебалась в том, права ли она. А дело было так.
- Вы старая прожорливая старуха! – крикнула однажды сосулька. Такая маленькая, что её сосулечных слёз хватило бы от силы на час солнечной жизни.
Старая труба хотела рассердиться, но не смогла: настолько это выглядело бы смешно и нелепо.
Глупенькая сосулька, в отличие от своих сестёр, была непрозрачной: семечка неизвестного растения попало в неё и теперь не давало ей покоя. А сосульке очень хотелось узнать, что из него вырастет, что сберегала она в себе.
– Тебе никуда не деться, крошка, – сказала труба и засмеялась глухим трубным смехом. – Не ты первая, не ты последняя стечёшь вниз.
– Бедное моё семечко, – прошептала сосулька.
В эту ночь труда спала спокойно: на дворе подморозило, значит, ни одна сосулька из её запасов не исчезнет. Но утром она, к своему удивлению, заметила пропажу: самая непослушная лежала на земле, разбившись вдребезги.
– Какая жалость – сказала труба и было непонятно – чего ей жаль.
Часам к десяти пригрело солнце, и хрустальные осколки растаяли. Как не бывало маленькой сосульки. Но на том месте вскоре появился зелёный росток.
Это взошла мальва.