1
Про то, как славяне Рим спасли
В те времена, когда поэты
Слагали оды про гусей,
Толпою шумною венеты
Гуляли по Европе всей.
А, как тогда сказал Полибий,
А чуть позднее и Страбон -
Винеты — праславяне, ибо
Легко ведутся на слабо,
Мышь тапком бьют на слух, по скрипу,
Данайцев любят за бакшиш.
Но что важней — по хромотипу
Их от славян не отличишь.
А галлы - нет, не пилигримы...
Но жаждой злата вожделен,
Однажды, их под стены Рима
Увёл правитель галльский Бренн.
И вот, когда Рим осаждённый,
Великий город всех предтеч,
Под крики - «Горе побеждённым!»,
Взирал на галльский страшный меч,
Не гуси, нет... Венетов крики,
Что к галлам в гости забрели,
Спасли от горя град Великий.
Зачем? Да, с дуру, блин, спасли.
Ну, кто же знал, что с тех окраин
Весть о гостях домчит стрелой.
А Бренн радушный был хозяин
И, сняв шинель, пошёл домой.
2
Обычная грусть
С виду обычная грусть,
Та, что с бессмысленным небом.
Губы нащупали грудь
Мамки-судьбы. Сердце-невод
В озеро сгинувших чувств
Брошено. Сам я безмолвен.
Не об улове молчу.
Мне ли молчать об улове?
Брошено сердце в сердцах
В глуби надежд безнадёжно.
Ловля идёт "на живца",
Страхом горчит осторожность.
Ловля вертлявых мальков
Или хвостатых уродин.
На берегу мой дракон
Спит. Безобидный он, вроде.
Кости рыбёшек в его
Миске незрелых желаний.
Звон. Удивительный звон
Из-под воды. Словно в ванне,
Звучно открыл кто-то слив
В озере - тихо мельчает.
Мы бы с драконом могли
Выпить всю воду в нём. В чае
Стайки чаинок и муть
Неосторожных манёвров.
Спелое небо в дыму.
День обещает быть добрым.
Солнце выходит на круг
Очередной... С чувством, с толком.
С виду обычная грусть.
Просто скучаю...
как долго...
3
эскиз
*
деревья нас переживут.
да, все особенно понятно
становится весной, с утра.
дорожки парка пахнут мятой,
влажны скамейки матовой росой,
трамвай звенит прозрачный и пустой.
так рано, что случайный пес
бредет с тобой, немой и вечный.
так тихо, что в траве скворцы
- бесцеремонны и беспечны -
свистят друг другу ни о чем.
деревья смотрят, как обманщики,
уже который день подряд.
и гуттаперчевые мальчики
на белых пуделях летят.
4
деду
"...что даты! только бы тире
продлилось долее, чем лето," -
любил говаривать мой деда,
хранивший кофе в кобуре.
засахаренным снегирям -
крылом до птичьих революций,
но ветки вспугнуто качнутся,
народу - мир, а нам - сто грамм.
от новой хвори просто слечь.
увы, нет совести печальней:
мы - иероглифы молчанья,
но обречённые на речь.
5
Хочу в Париж!
К воскресному утру дожди своё отплачут,
Заглянет солнце в дом, и ты мне позвонишь:
«Поехали копать картошку к нам на дачу?»
А я хочу в Париж! А я хочу в Париж!
До Глыздово проезд тобой уже оплачен,
Тебе семнадцать лет, ты конопат и рыж,
А мне еще решать по физике задачи…
А я хочу в Париж! А я хочу в Париж!
Там каждый – д'Артаньян, там пляшут в МуленРуже,
Там туфли от «Диор», там платья от «Шанель»…
Автобус: «Здесь… дыр-дыр… сошьют… дыр-дыр… не хуже»,
А я хочу отсель! А я хочу отсель!
Картофель – мелковат, у нас крупнее сливы.
«Пивка за урожай!» - ну как тут устоишь?
А ночью будет дождь выстукивать тоскливо
А-есть-ли-тот-Париж? А-есть-ли-тот-Париж?
6
Послевкусие лета
Если летать не дано - не насилуй себя, не получится.
Лето вспорхнет запоздавшею бабочкой, может, капустницей.
Впрочем, капустница - светлая, эта - багряно-парчовая.
Как послевкусие лета? Ну да, карамелька дешевая.
Все предусмотрено, это в процессе оно - шоколадное,
Да в предвкушениях майских такое, тягуче-помадное...
А промелькнет - и оставит в насмешку корпеть над ошибками,
Лишь на губах послевкусие тошное, приторно-липкое...
7
"Ван Гог"
осточертело рисовать
осточертело
растущих образов трава пронзает тело
в изломе пальцев бьётся звук рычит от боли
мир многокрасочен упруг и колоколен
звенит вокруг
и голова
вот-вот взорвётся
осточертело рисовать
слепое солнце
аляповатый плоский мир
невыносимо
людьми и красками кормить бумаги зиму
на сероватый снег холста бросать идеи
душа пуста пуста пуста
и бритва делит
вселенную
на суету и божью руку
сквозь пальцы образы растут
в кровавых муках
8
Восход над Генуей.
Над Генуей восход навёл мосты,
Прохлада моря остудила лето,
И паруса, беременные ветром,
На запад повернули животы.
Сошёл с горба прогретого холма
на гавань беспокойный муравейник –
Лебёдок скрежет, рыбный дух сетей
будил когда-то грозных королей,
И аромат, уложенных в сотейник,
свежайших мидий по дворцам гулял…
В рядах торговцев, уличных менял,
нетронутым остановилось время –
легло на спины гордых Апеннин,
И ветер, всемогущий властелин,
Сдувает пену лигурийских гребней,
как морячок в портовом кабаке за кружкой пива….
Чайка налегке, крестом крылатым осеняет воду,
Июль неистов красками восхода,
и лето откровенно в наготе…
9
Предчувствие беды
Предчувствие беды
и встречи с неизбежным -
Последний перегон,
последний поворот…
Судьба – немой палач –
нам всем аорту взрежет,
И здесь неважен срок –
минута или год.
Конец неотвратим,
и силы нет поверить,
Что ждёт в конце пути
лишь боль и чёрный дым.
Всё обратится в прах*,
и точен в полной мере
Неписаный закон
предчувствия беды.
А как же радость встреч,
любовь, смятенье, ярость
И на морской волне
дорожки лунной свет?..
Всё тщетно. Сделать шаг
и дверь открыть осталось.
За ней – лишь пустота.
Нет бога. Жизни нет.
Предчувствие беды –
как рана в подреберье,
Рыдать – ещё больней:
сжать зубы и терпеть.
Ведь некому сказать
за той, последней дверью:
«Приветствуют Тебя
идущие на смерть!»
*(ХЧ, 1861 … 20. Все идетъ въ одно м;сто; все произошло изъ праха и все обратится въ прахъ. 21. )
10
Весельчак
Хён-Жонг Чонгу с глубоким уважением
До чего же я весел!
Вы знаете, как ходит солнце,
Пока день не упрячет
в ночи ярко-рыжий хвостище?
Так круженья весёлого
стал я примерным питомцем,
И шатаюсь по свету.
Бодрее бродяги не сыщешь!
Расправляюсь с полуднем
на злом побережии супа,
И на чёрствой скале безымянной
насущного хлеба
Я открыт всем усладам интимным.
Устало и тупо
Я крест-накрест прибью
свои крылья слезами и смехом.
Ну конечно, я мог бы пройтись
по ступеням воздушным,
Нежно сотканным
из беспечально-полдневного бриза.
Только так одиноки все звуки!
Поэтому скучно…
Смотрит синими бельмами
ветер уныло-капризный.
Он глядит на подобье своё,
отражённое в звуке,
Что беспомощно и неумело
сейчас обнимаю.
И не будет конца
этой дикой и сладостной муке…
И что делать мне с ветром в руках?
Я не знаю.
Не знаю…
11
Рассвет в Петре
"Этот розово-красный город, вполовину вечности древен"
Дж. У. Бэргон
Розовая лошадка цокала по брусчатке.
Кто тебя выбил, Петра, уединенной в скалах?
Кованные копытца били по отпечаткам
стертых подошв, что время с вечностью повенчало.
Всаднику повинуясь, в поисках Ойкумены
тысячи солнц согреют замерших пилигримов.
В каждой скользящей тени - та, что бежит по стенам
розовою лошадкой, в трещинах и морщинах.
Кто бы ты ни был, всадник: царь Идумеи или
джокер из табакерки местных торговцев шмалью;
в узком каньоне зданий есть совершенство линий,
в розовом свете, словно слитых горизонталью.
12
Дурак
Нелепый, во взгляде - небо, прибился дурак к деревне, просил молока и хлеба, и, словно сказитель древний,то пел, то кричал слова о будущем и о чуде, шептал всем "Халва, халва" , /но не было слаще людям/… ходил чаще возле пекарни, лучилась из глаз благодать, и деревенские парни решили его разыграть, и сделали вид , что верят каждой дурацкой фразе /дурак - он наивней зверя, но это же не заразно/ … дурак говорил "война", шли парни стенкой на стенку, когда он кричал :"Пой, нах..." , то запевали про Стеньку….решил дурак, что он бог и сделался выше ростом, его убедили, что мог он воскресить даже кости… и нет бы ему молчать, а он воспарил над крестами,
приказывал мертвым встать, но мертвые так и не встали… деревня смеялась до слез, он плакал и нес околесицу,потом, без обид и угроз, на тополе старом ...
13
Монолог дома
Я дом на слом. Зияют окон дыры,
И на морозе слышен хрип в груди.
Как мертвецы, молчат мои квартиры,
И только ветер домовым гудит.
Я дом на слом. В музеи вот не вышел,
И нет дощечки на моей стене.
Собой от ветра заслонял я вишню,
Она, должно быть, вспомнит обо мне.
Из дальних городов, из долгих странствий
Вновь возвращались жители ко мне,
И я по-настоящему был счастлив,
Храня покой их ночью в тишине.
Я дом на слом. Меня всего разрушат
На погреба, сараи, гаражи...
Но в том, что я был в этой жизни нужен,
И есть мое - "бессмертие души".
14
А было ли это?
А было ли это? - Да кто ж теперь знает.
...Бежала волчица с ощеренной пастью,
на гнусное облако злобу срывая,
гнилыми клыками кусая пространство.
МошкА разъедала вспененную морду.
А там вдалеке, за трухлявою гатью
олень молодой со звенящей аортой,
веселый и прыткий - догнать бы, порвать бы,
напиться кармина из вспоротой вены.
Как чувственны ноздри, как скованны мышцы!
Сухие, как пазлы, избитые члены
дрожат в униженье склониться, смириться.
Иль броситься в зыбкие черные топи?
И сонные звезды, и гибнущий ветер
оставят лишь запах от хищничьей плоти.
И эхо, как выстрел : а было ли это?
______________________________________
кармин - здесь, красновато-коричневый цвет
15
* * *
Записался в иуды Пилат,
Но вопрос небиблейский возник:
Коль иудствовать все захотят,
Кто же будет винить и казнить?
Что ему этот хлипкий покой,
Жизнь над пропастью тонкая нить.
Пощадить это, в общем, легко,
Но трудней во сто крат не щадить.
Можно тихо твердить: "Не убий",
Рукоятку сжимая меча+
Мир способен губить и любить,
Мир способен кричать и молчать.
Что-то тяжко теперь на душе
И добавилось что-то седин+
А на месте Пилата уже
Расторопный Иуда сидит.