Горы, на мой взгляд, как и люди, имеют свой облик и характер. Но не конкретного человека, индивидуума, а родовые признаки, племенные, то есть, в каждом роду- племени можно встретить разных людей: голубоглазых, кареглазых, светлых, рыжих, спокойных, порывистых, но у каждого племени есть свои, характерные, доминирующие черты. Так и у гор.
К примеру, Урал - светло-русый, белокурый даже, степенный и коренастый, очень талантливый, в смысле - богат полезными ископаемыми. Кавказ - жгуче-чёрный, тонкий и высокий. Алтай – шатен с медным отливом, искристый, несказанно красивый, ему, как и от природы красивому человеку, свойственно быть красивым в любом состоянии, даже в самом неприглядном, спросонья, допустим…
И, внешность человека, не обязательно родившегося там, но долго живущего, впитывающего в себя энергии территорий, так или иначе, приобретает черты этих территорий, но это не совсем - национальные черты, а именно - территориальные. Потому, когда я говорю кавказцы, уральцы, алтайцы, я имею в виду вовсе не национальности, а людей, которые имеют или имели прямое отношение к той или иной местности, родились там, жили или работали какое-то время.
Сама я родом с Урала, родилась белокурою с «пшеничинкой» и жила там ею, приехав на Алтай, порыжела и жила рыжею, пока не приехала в Томск и не стала постепенно тёмно-русою. Вот такие чудеса. Тому есть свидетели. Не со всеми конечно происходят такие внешние изменения, но, – внутренним, в большей-меньшей степени подвержены все.
Поскольку, на Кавказе мне посчастливилось провести недолгое время, то жгуче- чёрной мне стать не довелось, но кое-какие характерные особенности его почувствовать и запомнить навсегда, – вполне.
Попала я в те места юною, настолько, что неудобно говорить, также неудобно, как женщинам нескончаемого бальзаковского возраста бывает неудобно говорить о конкретных летах. С юными так тоже бывает. И я промолчу.
Будучи студенткой, там я проходила геологическую практику.
Стан наш, попросту – лагерь, располагался на высоте 2500 тысяч метров над уровнем моря у горы Тёмной, но не совсем у подножия, а скорее посередине – гора высотой без малого 4500, потому мы расположились вроде бы как по пути, в русле, абсолютно горной, и при первом приближении, уютнейшей реки.
Гора имела вид чёрный, то есть совершенно чёрный, если не считать поверху ледников и вечных снегов. И обуславливала состояние души, хотя рядом было во множестве - разнообразнейших цветов вплоть до розовых вершин, розовых по цвету слагающих их пород, но Тёмная была главной.
А состояние души иначе как «на краю пропасти» или точнее «на пределе», обозначить невозможно. Ешь, спишь ли, работу ли работаешь, ходишь ли, сидишь - всегда на пределе.
Вызвано состояние такое множеством факторов, как то - постоянные физические нагрузки, когда от усталости наступает бессонница, глаза - в потолок и никаких даже намеков на зевоту, а днем – в маршрут. Не менее яркое и эмоциональное напряжение, виды гор, их видимая доступность и вместе с тем неприступность, хотя ступать, преодолевая себя, приходилось снова и снова. Местные легенды, одна из самых «могучих» про всадника с молнией в руке, который неусыпно, якобы, охранял те места, по ночам выходя в дозор. Сама не раз видела блуждающие огоньки ночами на склонах Тёмной. Уж и не говорю про снежного человека, вроде живущего с незапамятных времен тоже где-то неподалеку.
С течением времени привыкаешь, конечно, человек ко всему привыкает, иногда теряя чувство реальности, тогда-то и случаются с человеком всякие несуразности, которые принято называть приключениями, они бывают разного рода: по забывчивости, по неразумению, по халатности, но чаще от гордыни. Человек ведь во многом полагает себя всесильным, а природа, она такая, какая есть, спорь с ней не спорь, покоряй - не покоряй, она - неизменна. Ты одно надумаешь, а она тебе другое преподнесёт, но, не потому что вредничает, а потому что находится в своем естественном состоянии, которое человек либо не уважает, либо просто не представляет себе что ей, природе, на текущий момент времени естественно.
Как-то, с подружкой, такой же студенткой, как и я, мы возвращались в лагерь из маршрута.
Было за полдень, старший нас отпустил пораньше, дорога была недалёкой, знакомой. Единственное препятствие на пути - речка. Та самая уютная с виду, долина её достаточно широкая в том месте, река разлита по руслицам , и кое-где её можно было перейти не замочив колен даже. Когда мы переходили ее утром, так и было. Потому совершенно без всякой опаски, старший нас отпустил одних.
У горных рек есть особенность к полудню подниматься из-за более интенсивного таяния снега и льдов. Но до определенного уровня, который для речки конкретной, как правило, известен. Так было и с этой речкой. По сути, она не могла подняться выше, чем нам по пояс. С тем мы в реку и вошли, взявшись за руки, как полагается, с рюкзаками за спинами, они утяжеляли наш вес. Опасность мы почувствовали, когда было уже поздно возвращаться, были примерно на середине - что назад, что вперёд. Река поднялась неожиданно высоко и неслась мощно, нас оторвало друг от дружки и, что называется, поволокло… Последнее, что я увидела - подружку накрыло с головой метрах в трех от меня…
Очнулась на нужном берегу, подружка - поодаль, обе в рюкзаках, как и были.
Как мы выбрались на берег, совершенно необъяснимо. Ни я, ни она, не помнили. Она видела, как меня накрыло с головой, я видела, как – её. Дальше провал. Будто что-то или кто-то, нам одновременно отключил сознание, с тем, чтобы придать сил и бесстрашия.
Не менее странный случай произошел со мной чуть позже. Почти в том же месте. Только не в русле, а повыше. Также, я возвращалась в одиночку, до дому было - рукой подать. Чуть-чуть подняться и спуститься - метров триста, не больше. Но лагеря видно ещё не было, он был скрыт небольшой возвышенностью перед спуском, потому не было видно и меня тем, кто был в то время дома, а были почти все, дело было вечером.
Шла совершенно пустой, разве, с рюкзаком, как обычно. В руках ни камушка, ни молотка, ни посошка.
В те места на ту пору перегнали отару овец, пастбища вызрели, вот они и перекочевали. Мы слышали только, но встречаться, ещё не встречались. Чабаны тех мест шибко колоритные - всегда в папахах, в бурках - не всегда, в зависимости от погоды, а папахах будто родились, равно как и на конях. Ни разу не видела их пешими и без папах.
Помогали им соблюдать отары те - собаки. Вроде, кавказские овчарки. Точно не знаю. По виду только помню, огромные и лохматые, они, сидя, по грудь мне были. Управляли они ими палками. Другого страха те собаки не знали. Только палка в руках - тогда не подойдут.
И вот палки-то у меня в руках и не было, и – ничего не было. Потому они безбоязненно приблизились ко мне и взяли в кольцо. Их было пять, по-моему, а может четыре, может, я с перепугу пятую придумала. Четверых помню точно - две прямо передо мной, две - по обоим бокам. Наверное сторожили, чтобы я отаре не повредила. И стоило мне едва шевельнуться, даже легонько встряхнуть головой, кольцо немедленно сужалось.
Сколько я так стояла, вытянувшись струною, не шевелясь, даже не моргая, не помню. Только вижу - со стороны лагеря народ бежит, а я стояла лицом к лагерю, кто в чём: кто в полотенцах, кто в подштанниках, кто босиком, кто в одном тапочке, с камнями, кочергой, даже с ружьем один.
И бесшумно как-то все, молча, как в немом кино.
Собак - как ветром сдуло.
Когда спросила, как они узнали про меня, сказали, что крик слышали ужасный. Тоненький, нечеловеческий, душераздирающий.
А я не кричала.
Если бы я закричала, меня бы порвали. И все это понимали. Случаи такие бывали. Пальцем шевельнуть было нельзя, не то, что кричать.
Но они слышали, все – разом. А я не кричала. Вот так вот бывает.
После этого случая никто без палок никуда не ходил.
С палками - не страшно. А кто тогда кричал, так и осталось загадкой.
Горы они такие, они загадочные! И очень разные, как и люди.
И мой Кавказ, он таким для меня и остался, высоким, утонченным и загадочным, прекрасным!
Хотя потемнеть волосами я не успела, но навсегда научилась не терять чувство реальности и уважать то, чего вроде бы нет,… а на самом деле - есть.
Ведь кто-то же кричал…