Жаль не вернуть ушедших дней,
а я бы много стал умней -
я в те края дорогу заказал бы.
Уже не склеить, не связать,
я не имею что сказать,
а, если бы имел, то не сказал бы...
Я грудь подставил всем ветрам,
у ног её я строил храм,
заоблачней, чем Эйфелева башня.
Она смеялась, мол, чудак,
но всё же снизу от зевак
ни слова нам не слышалось, ни кашля.
Её нездешние глаза
мне заменили образа,
Безбожник - я был рад на них молиться.
Но, чем полёт души светлей,
тем угли от неё черней.
Пришла пора на землю опуститься.
Ах, храм мой нищий, храм ничей,
одни огарки от свечей
да поле перед окнами пустое.
Я брёл впотьмах, утратив речь -
молитвы те не стоят свеч,
да и святые здесь немного стоят.
Жаль не вернуть ушедших дней,
а я бы много стал умней
и в те края дорогу заказал бы.
Всё помню, но забыл как звать...
Я не имею что сказать.
А, если бы имел, то не сказал бы.
***
От холодов, что по сводкам так близко,
ветви деревьев дрожат,
ворохи мелкого хлама и листьев
на тротуарах лежат.
Сад навсегда опечален Нескучный,
в парках зевак больше нет.
Четверть столицы придавлена тучей,
не разглядишь белый свет...
Помнишь, как долго висел над Неглинной
майский вишнёвый закат,
плыл от Плющихи пушок тополиный
падал на Старый Арбат.
Летняя, светлая, с лёгкой походкой,
легче, чем эта пыльца.
Понял я сразу - с такою находкой
лету не будет конца.
Только легла на крыло птичья стая,
горько по дому скорбя...
Жду их прилёта, бескрылый, и знаю,
что не увижу тебя.