Весной, в середине апреля,
когда земля пробуждаясь,
Веселую птицу-жаворонка
за песней шлет в зенит,
Я прихожу на поле,
где снег ноздреватый тает,
И сердце мое не плачет,
сердце мое летит.
Летит над простором вешним,
где светится даль сквозная,
Там ветры гуляют вольно,
вершины берез клоня,
Где трав исступленных племя
щетину бугров пронзает,
И волгло блестит на солнце
вчерашних хлебов стерня.
И с болью, давно знакомой,
неизлечимой болью,
Заметишь без сожаленья
уже на исходе мук,
Что было сплошной неволей,
стало кромешной голью –
Растрепанный стог соломы
и брошенный в зиму плуг.
Да, что говорить, и сам я
не ангельски ликом светел.
Что, воспаряя к высям,
жмусь крепче щекой к жнивью,
И разобрать не в силах,
кто мне на вопрос ответит –
Кому я в безлюдном поле
повею печаль свою?