1.
В томный час полночных бдений,
полный рифм и совпадений,
я забылся, пав главою на античный манускрипт;
странным снам предался было,
всё в них в сером цвете стыло,
вдруг в тиши – как это мило! –
я дверной расслышал скрип,
чуть от крика не охрип:
кто там? гость никем не званный, мрачный и суровый тип?!
2.
Воскресят воспоминанья
вьюг декабрьских завыванья,
что живут в трубе каминной, ночи ритм из всех колен
выдувая в темь шальную;
строчку за строкой минуя,
в них искал судьбу иную –
лик забытой мной Элен;
ей – средь ангелов обитель, мне – лишь грех земной да тлен
без надежд и перемен.
3.
Бред навязчивый, картинный
под тревожный всплеск гардинный,
вдруг он мне пробрался в душу, в ней сомненья пробудив, –
как старик, губами шамкал,
как лакей, ногами шаркал,
не пропел, а зло прокаркал
незатейливый мотив;
странный гость – полночный див
на моем возник пороге, страх в сознаньи породив.
4.
Совладав с нелепым чувством,
разглядеть сумел я плюс в том,
чтобы встретить незнакомца, душу распахнув ему:
кто б ты ни был – тень иль призрак,
скорбь-печаль на пышных тризнах,
смех средь шумных дев капризных, –
как сородича приму, –
шасть за дверь – ни зги не вижу, только вкрадчивую тьму:
где же гость мой? не пойму!
5.
Скрыть не мог недоуменья
я, повитый сонной ленью,
от мечтаний отрешился и от ужаса сомлел,
попытался в ночь вглядеться,
подавляя страхи детства:
ну, куда же мог он деться,
гость? – с вопросом на челе;
вдруг: Элен! – меня пронзает, уподобившись игле,
отзвук эха в гулкой мгле.
6.
В дом вернулся, хлопнув дверью,
странному дивясь поверью
о ночном, бесплотном госте; шум отчетливее стал,
так подумал: это, ловок,
ветер бьет в литавры створок,
я – объект его уловок; –
ставни окон тот листал:
от их шелеста устал,
а снаружи, как в экстазе, ветер бился и свистал.
7.
Вдруг в раскрытый зев фрамуги
он, простерший крылья-руки,
залетел, – как дьявол чёрный, ворон ветхий, как завет,
по столу прошелся чинно
гордой поступью дофина,
здесь забытая Афина –
статуэтка сотню лет
коротала век свой пыльный: сел на лоб ей; жду ответ,
а тому и дела нет.
8.
Но, преодолев смятенье,
я шагнул за черной тенью,
чей размытый, зыбкий абрис в спёртый воздух был вплетен;
кто, – спросил, – мой гость надменный?
стражник врат ночных бессменный?
дерзкий дух, мне соплеменный?
ты ль покинул в скорбный день
царство мрачное Гадеса? каркнул он (я вновь смятен):
я – Никто, я – просто Тень!
9.
Вызывало удивленье
слов нежданное явленье
из луженой глотки птицы, вдруг возникнувшей из снов;
под картавый детский лепет
каждый пусть в сознаньи слепит
образ зла, приведший в трепет
страстностью безумных слов,
принявший чело Афины за основу всех основ:
я – Никто, мой путь не нов!
10.
Темя оседлав богини,
он вещал, мол, вскоре сгинет
бренная душа людская, превращенная в ничто,
канет в непроглядной мути;
мог ли он достигнуть сути,
коль пером не шевельнуть и
мысль питать пустой мечтой;
жизнь умрёт, - рёк я, - обуза быстро свалиться с плеч той;
каркнул ворон: ни за что!
11.
От такого предсказанья
дрожь меня, как в наказанье,
проняла единым словом аж до самого нутра;
в тайном, призрачном мерцанье, –
думал, – так опал с лица я!
дикий возглас отрицанья
пробудил в душе тот страх,
пелену с ресниц содрав,
знать, мне мучиться догадкой в ожидании утра.
12.
Скорби тень в ночи скользнула,
опершись на спинку стула,
я смотрел в глаза пришельцу, силясь в них найти ответ;
вновь исполненный раздумий
мыслил, что сулит за мзду мне
этот мрачный сверстник мумий,
сам похожий на скелет?
и готов ль с восходом солнца он покинуть этот свет?
но прокаркал ворон: нет!
13.
Веки тяжкие слипались,
и, воздевши кверху палец,
пригрозил за то я гостю, что он в сердце мне проник;
зарываясь в шелк атласный,
вдруг себе представил ясно,
не найти любви прекрасной,
что ушла, в тиши, средь книг,
не увидеть, не услышать, не познать – я снова сник, –
не коснуться хоть на миг.
14.
Поступь чья в невнятно-гулких
отдалённых закоулках
моей спальни раздается? то пришествие богов?!
даровать прошу бесстрастье
мне, – лишь в том предвижу счастье,
что избавлюсь от всевластья
той любви былой оков,
от Элен! – я к ним взываю; гость, стряхнувши пыль с боков,
каркнул: бред! – и был таков.
15.
Вещий ворон! – вновь кричу я,
взгляд его недобрый чуя, –
кто ты? – странник заплутавший иль глашатай сатаны?
что пророчишь в чёрной стыни
ночи – вечные святыни
иль забвение в пустыне
ветхой, как завет, страны,
там, где, ворон, ты черпал свой эликсир, творящий сны;
каркнул: смерть! – и хоть бы хны.
16.
Восклицаю: проповедник,
что в своих туманных бреднях
произносит всё заклятья, имя Господа хуля;
коль ты дерзкий провозвестник
мук душевных и телесных,
так ответь: средь сфер небесных,
обрету потерю ль я? –
лишь расслышал клич а-ля
вещий гость – посланец ада; и разверзлась вкруг земля.
17.
Вновь вскричал и властным жестом
указал: тебе не место
в моём доме, чёрный демон,
отправляйся в свой удел,
не роняй здесь оперенье,
что внушает лишь смятенье,
ни к чему все заверенья
в вечной дружбе; не у дел
клюв оставь, мне рвущий сердце,и у боли есть предел! –
нет! – в ответ тот прогундел.
18.
И с тех пор с особым чувством
наблюдаю, как над бюстом
мудрой греческой богини,
руша сон и застя свет,
крылья чёрные простёр он,
преисподней древний ворон,
что в мой дом пробрался вором,
тенью стал минувших лет;
как вернуть, что было прежде, жду от спутника ответ,
зная, что возврата нет.