Тот час, что тонкою работой
Твой лик прелестный создавал,
Сметёт красу как позолоту,
Тираня хрупкий идеал,
Поскольку Время неустанно
Отводит летний день к зиме,
Где лёд – не сок, листва опала,
И голо всюду, снег везде.
Коль летний дух не сохранили
Средь жидких пленных в пузырьках,
То вместе с ним лежать в могиле
Красе и силе, память – прах.
Но, коль цветок в духи разлить,
То и зимой он будет жить.
Оригинальный текст и подстрочник
Those hours that with gentle work did frame
The lovely gaze where every eye doth dwell
Will play the tyrants to the very same,
And that unfair which fairly doth excel;
For never-resting time leads summer on
To hideous winter and confounds him there,
Sap checked with frost and lusty leaves quite gone,
Beauty o'ersnowed and bareness every where:
Then were not summer's distillation left
A liquid prisoner pent in walls of glass,
Beauty's effect with beauty were bereft,
Nor it nor no remembrance what it was.
But flowers distilled, though they with winter meet,
Leese but their show; their substance still lives sweet.
Те часы, которые своей тонкой работой создали
прелестный образ, на котором останавливаются все взгляды,
поведут себя как тираны по отношению к нему же
и лишат красоты то, что _все_ превосходит красотой,
поскольку неутомимое время ведет лето
к отвратительной зиме и там губит его:
соки _будут_ скованы морозом, а пышная листва исчезнет,
красота _будет_ занесена снегом и всюду _будет_ голо.
Тогда, если эссенция лета не была сохранена,
жидким узником, заточенным в стеклянных стенах,
вместе с красотой будет утрачена ее _животворная_ сила,
не станет ни _красоты_, ни памяти о том, какова она была.
Но если из цветов выделена эссенция, то, хотя их
постигает зима,
они теряют {*} только свой вид, а их сладостная сущность
по-прежнему живет.