Ганна Кралль. Та, из Гамбурга (Глеб Ходорковский) / Стихи.ру

      Ганна Кралль

            ТА, ИЗ ГАМБУРГА.

            1

         Прежде они жили далеко отсюда. Были очень общительными – могли протанцевать всю карнавальную ночь. Любили скачки, охотно на них играли – конечно, в меру. Были предприимчивыми и старательными. Он был маляром, со временем открыл свою мастерскую, имел трёх учеников-подмастерьев. Такую простую работу как побелка и покраска стен он поручал ученикам, себе же оставлял вывески, особенно, если в них было много букв. Ему нравились буквы, его восхищала их форма. Он мог часами чертить эти знаки всё красивее и искусней. Иногда их печалило, что нет детей, но они быстро успокаивались – ведь они имели друг друга. Но всё это было очень давно.

            2

         По тридцать им исполнилось перед самым началом войны.
         Война не изменила их жизни, только они перестали танцевать, и в мастерской стали появляться новые надписи. Теперь им заказывали таблицы с предупреждающими надписями. Сначала по-польски: „ UWAGA , ZAKAZ WJAZDU!” Потом по-русски:
«ВНИМАНИЕ, ВЪЕЗД ЗАПРЕЩЁН!» Потом по-немецки: „ ACHTUNG, ENTRITT VERBOTEN!“
         В 43 году, зимним вечером, он пришёл с чужой женщиной.
      - Эта пани еврейка. Мы должны ей помочь – сказал он.
         Жена спросила, не встретили ли они кого-нибудь на лестничной клетке, и быстро сделала несколько бутербродов.
         Еврейка была маленькая, и, несмотря на голубые глаза, курчавая, черноволосая, с ярко выраженной еврейской внешностью. Её поместили в комнате со шкафом. (Шкафы и евреи…Может быть это один из важнейших символов нашего века. Жить в шкафу… Человек в шкафу… В середине 20 века. В центре Европы).
         Как только раздавался звонок в двери, еврейка входила в шкаф, а поскольку хозяева были попрежнему людьми общительными, проводила там долгие часы. К счастью, она была разумной. Ни разу не закашляла, из шкафа не был слышен даже шорох.
         Еврейка не заговаривала первой, а неа вопросы отвечала односложно, совсем коротко:
      «Да, была».
      «Адвокат».
      «В Белжце».
      «Не успели, поженились перед смой войной».
      «Их забрали. Не знаю, в Яновском или в Белжце».
      Она не ждала сочувствия. Наоборот, отвергала его. «Я живу – так она говорила. - И хочу остаться в живых».
      Она присматривалась к хозяйке, (которую звали Барбара) когда та стирала или стояла у плиты. Несколько раз пробовала ей помочь, но делала это с раздражающей беспомощностью.
      Присматривалась к хозяину (его звали Ян) когда он чертил, чтобы сохранить навык в совершенстве, свои буквы.
   - Вы бы могли упражняться на чём-либо более интересном – сказала она однажды.
   - Например?
   Она задумалась.
   - Ну, хоть бы это: «Жил раз Элон, ланлер, лирон, Элон ланла, бон-бон, бон-бон».
      Впервые они услышали, как еврейка смеётся, и оба подняли головы.
   - Что это? - спросили они удивлённо, а развеселившаяся еврейка продолжала: « Жил раз лирон Элон манлер, жил раз на свете ланланлер.» Видите, сколько замечательных букв. Это Тувим – добавила она.- «Старофранцузская баллада».
   - Слишком много «л» - сказал Ян. – Но я могу написать «старофранцузская» - и вновь склонился над листом.
   - Не могла ли бы эта еврейка научиться чистить картошку – спросила его вечером жена.
   - У этой еврейки есть имя – ответил он. – Её следует звать Региной.
      Однажды, в летний день, она вернулась с покупками домой. В прихожей висел пиджак: муж вернулся с работы чуть раньше. Дверь в комнату еврейки была заперта.
      Однажды осенью муж сказал:
   - Регина беременна.
   Она отложила спицы и расправила рукоделье. Это был то ли рукав, то ли спинка светра.
   - Послушай – шепнул муж. Смотри, чтобы тебе в голову не пришла какая-нибудь глупость… Ты меня слышишь?
   Она слушала его.
   - Потому, что если с нею что-нибудь будет… - он нагнулся над головой жены и шептал ей прямо в ухо. – Если с ней случится что-то плохое, то же самое будет и с тобой. Ты меня поняла?
   Она кивнула – поняла – и снова взялась за спицы.
   Недели через две она зашла в комнату еврейки, забрала молча с кровати небольшую подушку. Распорола край, отсыпала немного перьев. С обеих сторон пришила тесёмки. Спрятала подушку под юбкой. Завязанные сзади тесёмки для надёжности проколола английской булавкой. На всё это натянула ещё одну юбку.
   Через месяц досыпала перьев, а соседкам стала жаловаться на тошноту.
   В свою очередь, разрезала наполовину большую подушку.
   Рос живот у еврейки – и она увеличивала подушку и расширяла юбки – и ей, и себе.
   Роды приняла надёжная акушерка. К счастью, роды были недолгими, несмотря на то, что у еврейки были узкие бёдра и, к тому же, воды отошли в предыдущий день.
      Барбара вынула подушки и с ребёнком на руках обошла всех соседок. Они с умилением, растроганно её целовали. – Наконец-то! – говорили. – Поздно, но сжалился над вами Господь Бог… А она благодарила их, переполненная радостью и гордостью.
      20 мая 1944 года Барбара с Яном и парой друзей пошли в костёл.
      («Archidecezezja Lwowska obrz. lac. parafia Sw. Magdaleny» написано было на метрике, которую подписал ксёндз Шогун, и снабдил овальной печатью: «Officium Parochia Leopoliensis»… В центре печати было сердце, из которого вырывался святой огонь). Вечером скромно отметили это событие. Из-за полицейского часа гости сидели до утра. Еврейка просидела в шкафу всю ночь.
      27 июля в город вошли русские.
      28 июля еврейка исчезла..
      Они остались втроём: Барбара, Ян и трехмесячный ребёнок с голубыми глазами и тонкими чёрными локончиками.

            3

      Одним из первых поездов они уехали в Польшу. Поселились в Ченстохове (довоенный знакомый Регины сказал им,, что её дальние родственники родом из Ченстоховы).
      Когда вошли в квартиру, Ян поставил чемодан, положил ребёнка и выбежал из дома.
      Утром вышел на рассвете. Кружил по улицам, заходил в учереждения, останавливал людей с еврейской внешностью… Прекратил поиски после визита двух мужчин, которые представились, как присланные Региной. Предложили немалые деньги и просили вернуть ребёнка.
      - Наша дочка не продаётся – ответили Барбара и Ян и выпроводили гостей.
      Их дочка была девочкой вежливой и очень красивой.
      Отец её баловал. Они ходили вместе на матчи, в кино и в кондитерскую. Дома Ян всё рассказывал о восхищении, которое вызывает у людей её красота, особенно волосы, длинные, до пояса, свивающиеся локонами по-французски.
      Когда Хелюсе исполнилось 6 лет, стали приходить посылки.. Приходили они из Гамбурга, присылала их женщина с чужой странной фамилией. – Это твоя крёстная – объяснила Барбара. – Надеюсь, что смерть её будет нелёгкой, но напиши ей письмо, и хорошо поблагодари.
      Сначала Хелюся диктовала письма, потом писала их сама: « Спасибо, дорогая тётя, я учусь хорошо, мечтаю о белом свитерке, можно из ангорской шерсти, но из мохера лучше».
      В очередной посылке появлялся белый свитерок. Хелюся была на седьмом небе от счастья, а Барбара говорила, вздыхая: - Если Бог есть, у неё не будет лёгкой смерти. Садись и пиши письмо. Можешь упомянуть о конфирмации, и что пригодилась бы белая тафта.
      Иногда в посылках были банкноты. Писем не было никогда, и только однажды между плитками шоколада лежала фотография. На ней была темноволосая женщина в чёрном платье с длинной лисой, переброшенной через плечо.
   - Это серебристая лиса – заметила Барбара. – Видать. она не очень бедная – но они не успели присмотреться, потому что отец забрал фотографию и куда-то спрятал.
      Хелюсе не нравились восторги отца. Они были мучительны. Она училась или играла с подружками, а он сидел и смотрел на неё. Потом обеими ладонями брал её лицо и снова смотрел. Потом начинал плакать.
      Перестал рисовать затейливые буквы.
      Стал пить.
      Всё чаще плакал и всё больше пил, пока не умер. Но прежде, чем умер, - месяца за два до его смерти – Хелюся выбралась во Францию. Ей было25 лет.
      Приятельница пригласила Хелюсю, чтобы она привела в порядок нервы, истощённые недавним разводом.
   Она пришла домой сияющая, с паспортом в руке. Рассмотрел паспорт и обнял её.
- Задержись в Германии – сказал он. – Навести мать.
   - Крёстную мать - поправила Барбара.
   - Мать! – повторил отец.
   - Моя мама сидит возле меня и курит папиросу.
   - Твоя мать живёт в Гамбурге – сказал отец и расплакался.

            4

   Пересадка была в Аахене.
   Приехала в Гамбург в семь утра. Оставила чемодан на вокзале и купила план. Подождала в сквере, и в 9 стояла у входа в большой дом в тихом богатом районе. Позвонила.
   - Was ist das? – спросили из-за двери.
   - Хелюся.
   - Was?
   - Хелюся, открой.
   Двери открылись. На пороге стояла такая же Хелюся с чёрными, высоко приколотыми волосами, с голубыми глазами и слишком полным подбородком. Хелюся, только как-то странно постаревшая.
   - Зачем ты приехала?
   - Повидаться.
   - Зачем?
   - Я хотела увидеть свою мать.
   - Кто тебе сказал?
   -Отец.
   Горничная внесла чай. Они сидели в столовой, среди белой мебели с нарисованными белыми цветочками.
   - Это правда, я тебя родила.
   Пришлось. Я должна была согласиться на всё.
   Я хотела жить.
   Не хочу помнить твоего отца.
   Не хочу вспоминать это время.
   И тебя тоже не хочу помнить.
Она не обращала внимания на плач Хелюси и всё громче повторяла постоянно одни те же слова:
   - Я боялась.
- Я должна была жить.
- Ты вызываешь во мне этот страх.
- Не хочу вспоминать об этом.
- Никогда больше сюда не приходи.



            5


   Хелюся снова вышла замуж – за австрийца. За спокойного, немного нудного владельца горной гостиницы под Инсбруком.
   На годовщину смерти отца приехала в Польшу. Пошли с матерью на кладбище. Матерью называла Барбару, о женщине, которая её родила, говорила: «Та, из Гамбурга». Когда пили чай, Барбара сказала: - После моей смерти найдёшь всё в ящике с крышками.
   Хелюся запротестовала; потом призналась, что беременна и побаивается рожать.
- Нечего тебе бояться! – прикрикнула на неё Барбара. – Я была старше тебя, худее чем ты, и у меня преждевременно отошли воды, а родила я тебя без особых хлопот.
Хелюся перепугалась, но Барбара вела себя совершенно нормально.
- Сообщить той, из Гамбурга, что родится ребёнок?
- Делай, как хочешь. Много зла принесла мне эта женщина, но ты делай, как хочешь. Боже мой, - задумалась Барбара – какие мы были без неё счастливые. Какие весёлые. Если бы не она, мы были бы счастливы до конца жизни.
   «Если бы не она, у тебя не было бы меня» но не могла это сказать матери, которая родила её без особых хлопот, несмотря на то, что была старше, худее, и у неё преждевременно отошли воды.



            6

         В ящике, который открыла Хелюся, похоронив Барбару, между крышками от горшков лежали два больших конверта. В одном была пачка стомарковых банкнот. Во втором была тетрадь с записями «Дата» и «Квота». Барбара откладывала и записывала каждый банкнот, полученный из Гамбурга.
      Хелюся купила на эти деньги длинную серебристую лису. Сшила к ней чёрное платье, но оказалось, что лисы плохо выделаны, лезут и вообще не идут к чёрному.

            7

      Через несколько месяцев после свадьбы она рассказала мужу о том, что у неё две матери. Немецким ещё не владела. Знала, что шкаф – „schrank“. Подушка – „kissen“.
Прятаться – нашла в словаре – „versteken“. Страх – тоже в словаре – „angst“
      Когда в следующий раз рассказывала это своему сыну, знала уже все слова. Несмотря на это, не смогла ответить на несколько простых(очевидных) вопросов:
      - Почему бабка Регина не бросила деда?
   - Почему бабка Регина убежала без тебя? Разве бабка Регина вообще тебя не любит?
   - Не знаю - отвечала она. – Откуда мне всё это знать?
   - Возьми словарь – посоветовал муж.

            8

   Через 22 года после первой встречи «та, из Гамбурга» пригласила Хелюсю на несколько дней. Показала ей старые фотографии. Играла ей на фортепиано мазурки Шопена. (- Война прервала мою учёбу в консерватории – сказала со вздохом). Декламировала Тувима. Рассказывала о мужчинах. После войны дважды выходила замуж, мужья её обожали. Детей не было, но оба мужа её обожали. – А как твой муж?
      Хелюся призналась, что и второй её брак распадается.
   - Это потому, что он прикупил ещё несколько отелей… Не возвращается на ночь…
Сказал, что я должна себе наново устраивать жизнь.
   Говорила с ней не как с «той, из Гамбурга», а как с матерью, но та из Гамбурга испугалась.
   - На меня не рассчитывай. Каждый должен выжить сам. Надо уметь выжить. Я умела и ты должна суметь.
   - Ты выжила благодаря моим родителям – напомнила ей Хелюся.
   - Благодаря твоей матери – поправила «та, из Гамбурга». – Это правда, только благодаря ей. Достаточно было открыть дверь и пройти несколько метров. Пост был на другой стороне улицы. Это невероятно, то что она не открыла двери. Я дивилась тому, что она это не делает. Она что-нибудь обо мне говорила?
   - Она говорила, что если бы не ты…
   -Я должна была…
   Я хотела жить…
   Стала трястись. Повторяла всё громче, всё быстрее одни и те же слова:
      Я боялась…
   Я должна была…
   Я хотела…
   Не приходи больше…

            9

   -Чего вы, собственно хотите? – спросил адвокат, к которому она пошла, вернувшись из Гамбурга. – Её любви или её имущества? Если речь идёт о любви, то это не по моей части.
А если об имуществе, то тут тоже дело очень сложное. Прежде всего надо доказать, что она является вашей матерью. У вас есть свидетели? Нет? Вот видите. Нужно было записать показания Барбары С. Следовало оформить их у нотариуса. Теперь остаётся только анализ крови. Вы решитесь завести дело? Так зачем вы пришли к адвокату?

            10.

   - Так чья ты, собственно? И кто ты? – спросил её сын.
   - Я твоя мать – хотя точнее надо было бы сказать:
- Я та, которая выжила.
   Но так говорят только в современных американских романах.