Смакуя депрессивность мирозданья,
тот синий космос называл я мамой
и спрашивал, на кой мое созданье
ему хотелось вновь представить амальгамой.
Я спрашивал о спрошенном упрямо:
что если протаскаю мир за уши,
что если суть постигну жизни самой,
что сотворю. Когда это разрушат.
Несчастно радостен сидеть в корнях своих,
я сам бы взрос из почвы и до звезд,
но след истории сейчас могильно тих,
утопят звезды. Времени вопрос.
И всеми маляриями я болен,
и всеми лихорадками простужен,
я при желании схватил бы мир за голень...
Вот только миру я навряд ли нужен.