Две тысячи десятый год скользит
По коже лета, капельками пота
Покрытой, а подкожный динамит,
Взрываясь, не дает ему работать –
Выплевывать в пространство тьму и свет.
Теряет плоть две тысячи десятый.
Кусочки дней в безумный винегрет
Мешаются. Рассветы и закаты
Сменяют по пятнадцать раз за час
Друг друга. Или дважды за неделю.
Такой бардак подходит мне как раз
На отдыхе. Прекрасному безделью
Я предаюсь. Я признаюсь, пока
Мне наплевать вообще на все и сразу.
Закат, река, бутылка коньяка.
И пусть себе теряющие разум
Уроды из сюжетов новостных
Когтями раздирают тело года.
Легко и просто болт забить на них –
На то они, понятно, и уроды.
Пусть гады срут на плеши мудакам,
За это с них же требуя награду.
Закат, река, бутылка коньяка.
И пофигу – на то они и гады.
Весь этот некропедозоосад
Идет с оркестром на… ну, пусть на свалку.
Бутылка коньяка, река, закат.
Сейчас я счастлив, не ходи к гадалке.
Мой мир довольно слабо укреплен,
И внешних раздражителей отряды
Врываются в него, прорвав заслон…
Но не теперь. Эй вы, уроды, гады,
Сосните! Скоро я вернусь домой,
Начну работать. Вот тогда, ребята,
Ломайте мир потрескавшийся мой
И жрите год две тысячи десятый.