Мухи – это рассерженные кусочки жизни;
отчего они так сердиты?
кажется, им нужно большего,
даже кажется, будто они
сердиты
потому, что они – мухи;
это не моя вина;
я сижу в комнате,
где их полно,
и они язвят меня
своей агонией;
как будто бы они были
свободными ломтиками души,
брошенными где-то вне всего;
пытаюсь почитать газету,
но они мне этого
не дадут;
вот одна нарезает круги
вдоль плинтуса,
обрушивая мне на голову
никчемное жужжание;
а другая, поменьше,
все ползает рядом и садится на руку,
ничего не говоря,
взлетая, падая
ползая неподалеку;
что за божество наслало на меня
этих пропащих?
другие люди страдают от диктата
империи, трагической любви…
я страдаю
от насекомых…
я отмахиваюсь от мушки,
которой, кажется, вновь хочется
снова нарваться:
она кружит живее,
ближе, даже издает
мушиный звук,
а муха сверху
ловит ощущение нового
вихря, и вот она тоже, возбудившись,
ускоряется,
внезапно пикирует вниз
звуковой пощечиной
и они сообща
кружат по моей руке,
бренчат на
абажуре
покуда нечто во мне
от человека
не восстает против этого
неподобства
и я наношу удар
свернутой газетой -
промазал! -
бью,
бью,
и тут они разлетаются,
какая-то связь между ними нарушена,
и я вначале добираюсь до той,
что покрупнее, и она опрокидывается на спину,
суча ножками,
как рассерженная шлюха,
и я снова атакую
своей газетной дубинкой,
и вот вместо мухи я вижу
пятно мушиного уродства;
та, что помельче, теперь кружит
под потолком, тихая и проворная,
почти невидимая;
она больше не подставляется
мне под руку;
она вышколена
и недоступна; я оставляю
ее в покое, он оставляет
меня;
газете, конечно,
кранты;
что-то случилось,
что-то замарало мне
день,
иногда для этого не требуется
мужчина
или женщина,
лишь бы что-то живое;
я сижу и наблюдаю
за той, что поменьше;
мы сплетены вместе
в воздухе
и мы живы;
уже поздно
для нас обоих.
Charles Bukowski - 2 Flies
The flies are angry bits of life;
why are they so angry?
it seems they want more,
it seems almost as if they
are angry
that they are flies;
it is not my fault;
I sit in the room
with them
and they taunt me
with their agony;
it is as if they were
loose chunks of soul
left out of somewhere;
I try to read a paper
but they will not let me
be;
one seems to go in half-circles
high along the wall,
throwing a miserable sound
upon my head;
the other one, the smaller one
stays near and teases my hand,
saying nothing,
rising, dropping
crawling near;
what god puts these
lost things upon me?
other men suffer dictates of
empire, tragic love…
I suffer
insects…
I wave at the little one
which only seems to revive
his impulse to challenge:
he circles swifter,
nearer, even making
a fly-sound,
and one above
catching a sense of the new
whirling, he too, in excitement,
speeds his flight,
drops down suddenly
in a cuff of noise
and they join
in circling my hand,
strumming the base
of the lampshade
until some man-thing
in me
will take no more
unholiness
and I strike
with the rolled-up-paper -
missing! -
striking,
striking,
they break in discord,
some message lost between them,
and I get the big one
first, and he kicks on his back
flicking his legs
like an angry whore,
and I come down again
with my paper club
and he is a smear
of fly-ugliness;
the little one circles high
now, quiet and swift,
almost invisible;
he does not come near
my hand again;
he is tamed and
inaccessible; I leave
him be, he leaves me
be;
the paper, of course,
is ruined;
something has happened,
something has soiled my
day,
sometimes it does not
take man
or a woman,
only something alive;
I sit and watch
the small one;
we are woven together
in the air
and the living;
it is late
for both of us.