Финский нож залива – лезвие
даже в страшную жару –
холодно. И здесь – не Персия –
Север и болота. Жуть
сонной Балтики у берега –
словно гидры у груди.
И болезненны знамения
неприкаянной любви.
Стынет кровь в каналах каменных,
чуя дальние снега.
Облака – и те хрустальные,
не пуховые. Река,
обжигаясь льдом, катается
прочь от устья – на дворцы.
И бубнит всю ночь акафисты
Исаакиевский. Псы
глотки рвут, с цепей срываются,
белой пеной изойдя,
рвутся из волны – такая здесь
мифология. Нельзя
выдумать Венеру голую,
чтоб по лезвию ножа –
финского – бежала. Города
здесь всегда немного жаль.
Так и кажется – разливами
ледяными захлестнет.
Да вот триста лет как выстоял
в гордом холоде своем.
А под ним – под этим лезвием,
подо льдом гранитных плит –
страсть неведомая. Бестия
северная, жги мои
руки, режь алмазным скальпелем
белой ночи – мой покой.
Ледяной любви – весталкою
стану, ливнем над Невой