Дверь отворяется
и показывается маленькая ножка.
Сейчас она в коротком сапожке
и чернильных колготках.
На улице мокро, след чёток, как козий –
не шире, не уже.
Так появилась маленькая Муза.
Она забежала
на короткое время,
всего на час-другой с чем-нибудь.
Впрочем, не будем мелочны.
Свет, ещё свет!
Зажечь неоновый свет недолго.
А босая ножка
словно укор голому полу –
на пыльном сурике след, ещё след…
Свет, ещё свет!
И под серебряным одеянием
два недорозовых соска,
будто две ягоды недозревшей малинки.
Она пахнет яблоками и молоком,
и немного цветком,
и какой-то нейлоновой искрой.
Муза,
добро пожаловать!
Но на это,
обласканная голубоватым светом,
в меня,
словно пулей в упор:
А ты
добр?
Попробуй ответить на детский страшный вопрос.
А какими весами ты
меришь Добро?
Ты
выдюжишь?
вынесешь это добро?
не застонешь?
уронишь? на пальцы
очень похожие
на чурочки-пальцы стрекозы-балерины,
чья лёгкость застыла на точке у грани,
где обрывается сцены ребро…
Добро.
Оно голоднее ситного хлеба,
сытнее
глотка воздуха чистого неба,
белее чернил
и чернее белил,
случается,
злом вдруг добро подменил, не ведая,
что творят мои руки…
Ты, милая Муза,
но кто на поруки возьмет меня? если
скажу на укор: Я добр.
Дверь отворяется
и опять затворяется,
и маленькая Муза уходит к себе на Парнас.
Её поджидает троллейбус,
Где на мокром снегу след, ещё след…
Свет,
ещё свет!
февраль 1977