Памяти Нехи /Нины/,мамы реббецын
Ханы Сироты,поехавшей за мужем в
Сибирь, сосланного /вторично/ за
контрреволюцию, выразившуюся в
отправлении религиозных обрядов,
за что уже отсидел 10 лет с 1937 г.
Еврейская бабушка, мама, жена,
Едина в трёх лицах, всем сразу нужна.
А жизнь стремилась на длинном пути
Загадки, одна за другой поднести.
В чудесном и благословенном краю
Любовь и судьбу повстречала свою,
Обоим достался счастливый удел:
Цви Ирш Зобин только такую хотел
Под хупу ввести, рядом с Нехою встать
И верности клятву священную дать.
Всё ладно в семье и в положенный срок
По дому забегал смышленый сынок.
Он будет успешен, здоров, знаменит,
Не зря малышу дали имя Давид!
Всё в радость: и счастье, и отдых, и труд,
Но только Цви Ирш не оставил Талмуд.
Он думал, что сгинули мерзости те,
За что десять лет просидел в Воркуте,
На лесоповале, за то, что – еврей,
Был по оговору двуногих зверей.
Морили, душили, пытали его,
Но он сионистов не сдал никого.
Просился на фронт. Не пустили. “Вдруг жид,
Окопы оставив, к фашистам сбежит.”
Хоть эти фашисты вокруг, здесь они.
Такие же точно, но только свои.
Они обвинили, судили и вот,
Под их автоматами в зоне живёт.
Была тяжела у сатрапа рука,-
Цви Ирш отбыл срок от звонка до звонка,
Не стал атеистом и выстоять смог.
С ним в лагере были молитвы и Бог.
И вот на свободе он, стал семьянин,
Хозяйка прелестная, маленький сын,
Но всё же, порой, средь ночной тишины
Является зона в тревожные сны.
Ходил в синагогу. Молился. Не знал,
Что этим опасность стране представлял.
Такого не вынес Верховный Упырь...
Опять приговор: ехать в ссылку, в Сибирь.
Родными людьми был безмерно любим,
И Неха с Давидом отправились с ним.
Двухлетний Давид – злостный контрреволюционер,
Стал тоже объектом карательных мер!?
Сибирская жизнь! Мы о ней умолчим.
Конечно же сладко там не было им.
Наверно не зря этот край отведён
Под тюрьмы и каторги с царских времён.
Хоть жизни тянулась суровая нить,
Но эту семью ни согнуть, ни сломить!
“Усатый” загнулся, как будто не сам,-
Цви Ирша по всем оправдали статьям.
Из ссыльной, далёкой, морозной земли
В Ростов они Хану с собой увезли.
Так может одна лишь еврейская мать
Всю детям себя без остатка отдать,
Растила, учила, как глаз берегла
И вывести в люди сумела, смогла!
А после решили, что дружно должны
Уехать из самой “свободной” страны,
Где жить в невесомости не было сил.
Тем более, ребе их благословил.
Судьба эмигрантов нелёгкой была,-
Сперва, как у всех, ни двора, ни кола,
Но счастье и здесь не прошло стороной…
И внучки рождались одна за одной.
В трудах и заботах и дочка, и зять,
И Неха должна бебиситером стать.
Да нет! Не должна. Кто на свете найдёт
Родней и приятнее этих забот.
А годы стремились, как птицы полёт.
И бабушка внучек под хупы ведёт.
Дом – полная чаша, хвала небесам.
Здоровья б немного, что отняли “там”.
Увы, но закон у Природы такой:
Всё в жизни конечно. Приют и покой
Последний, закончив земные дела,
Прабабушка, Бабушка, Мать обрела.
Но с нами бессмертная Нехи душа,-
В Канаде, в Израиле и в США
Три правнучки, в честь её – Нины, живут.
И это “Тов ме од”* “tr;s bien”** “very good”***.
* Очень хорошо - /иврит/
** Очень хорошо - /франц./
*** Очень хорошо - /англ. /
Прочитано в синагоге Исроэля Сироты
В день памяти Нехи 7 августа 2010 года
Исаак Рукшин