Луна скользила с лёгкостью ладьи,
и я взлетал, успев шепнуть: «Dum spiro...»
Мир становился сценой для любви,
и в этом было что-то от Шекспира.
Всё начиналось заново, с нуля,
не зная ни подобья, ни примера –
как музыка, как море, как земля...
И в этом было что-то от Гомера.
Толкался ветер боком и плечом,
вскипал рассвет, безудержен, неистов.
Лишь зданья были как бы ни при чём,
чем очень походили на статистов.
Над рампой мира плыли облака,
ещё неторопливые спросонья,
в предчувствии забытого звонка
прощаясь с лунатизмом межсезонья.
Вкрапляя в диалоги «ох» и «ах»,
не ведая о школах и законах,
Островского играли во дворах,
а Чехова – в пространствах заоконных.
Всё было непривычно и навзрыд.
Афишами обклеенная тумба
нам сообщила, что сезон открыт.
И в этом было что-то от Колумба!