Я шёл от себя,
обретая дары,
Раздольем –
лугами Отечества.
В душе, как сады,
расцветали миры
Родного душе
человечества.
Мечтающий петь,
я во сне рифмовал:
«Кощей»,
«Лукоморье»,
«Татьяна»…
Из гавани детства
корабль отплывал
В шторма
и штили океана.
Венок пастушка
был венцом из венцов;
Запели
могучие травы –
То степью державной
проехал Кольцов
В шатры
богатырской дубравы.
Из сказок был соткан
мой сказочный мир:
Сиянием лунного света
Вошёл в мою полночь
однажды Шекспир
И жил в ней
пять зим и три лета.
Хайям, Низами…
Впрочем, верно бы, мог,
Представ
пред любыми судами,
Легко доказать,
что пленил меня Блок,
Пронзив
моё сердце стихами.
Влюблённый!
Пленённый!
Исполненный сил!
На гребне
стихии могучей,
Я пел и рыдал,
и стихию молил:
Вздымай же!
Вздымай меня круче!
В беде не жалей,
но и всё ж пощади
Миров драгоценных богатства.
Маяк моих песен
зажги впереди,
Для песен
всемирного братства.
Что было в судьбе,
чтобы петь о судьбе?
Какая грядущему мера?
Какой ещё «правдой»
о русской избе
Укрепятся
дух мой и вера?!
Из сказок был соткан
мой сказочный мир.
Минувший
салон краснобаев,
Я счастлив лишь тем,
что не зван я на пир –
Застолье
больших негодяев.
Что трепетом,
грустью,
причёской берёз,
Взволнованно
и человечно
В мой сказочный мир,
мир страданий и грёз,
Вошёл
и остался навечно
До одури русский,
до боли родной,
Шальной,
заревой
и весенний,
По-братски деля
строки грусти со мной,
В Россию
влюблённый Есенин.
Сказав: «Не видал»,
я б то братство предал,
Вкусив
лицемерья притворство,
Как сытый усопшему
корку подал
И проклял в сердцах
за обжорство.
Что было в судьбе,
чтобы петь о судьбе?
Схлестнувшись
с тоскою и новью,
Я шёл от себя,
воплотившись в себе,
Всемирной
хранимый любовью.