Был подожжён ночными фарами,
кружил и залеплял глаза,
как будто хлопковая фабрика
открыла путь на небеса.
Его мело как снег у классика
во все пределы на бульвар,
как будто хлопковая фабрика
копила этот щедрый дар.
Следила, охраняла преданно
и тайниками тополей
распоряжалася и ведала
и округляла до нулей.
В сухой метели той немыслимой,
в необозримых высотах,
белёсый пух – огонь неистовый –
метался, таял неспроста.
И душу без остатка вынули
тупые пики тёмных свеч,
асфальт остыл как поле минное,
как электрическая печь.
И припылился пухом свадебным,
но под венец никто не шёл.
И театральный снег, как снадобье,
кружил, кружил на посошок.