Там где морской прибой шевелит губами,
мне мало слов, я машу руками.
Ты собираешь конверты, как кто-то - марки,
ты - марсианин, прохожий в парке,
тот, что заметил след на моей щеке
(чуть холоднее воды в реке).
Там, где уставший мир притворился кадром
черно-белого фильма времен блокады,
от которого ни теплей, ни суше.
Рыба училась летать - умерла на суше
Птицей, читавшей письмо в бутылке.
Чувствуя чей-то взгляд на своем затылке,
Поздно хвататься за голову, прыгать в омут.
Что не понял сам - передай другому.
Ни о чем не пишу, ни о чем не жалею. Точка.
Может встретимся в это время точно,
но через сотни лет? Ты и я, восходы.
Только не надо хотеть свободы,
только, пожалуйста, без обид, без боли.
Ты и я, и трава на поле,
небо распахнуто настежь, дорога строчкой.
Напиши ответ журавлиной почтой.
Двадцать три минуты молчания – крик, не стоит.
Тот, кто придумал счастливый финал историй,
потерял бумажник, но сел на поезд.
Всё настоящее есть слепое
чувство, когда остановка сердца –
не приговор, не причина смерти,
только выдох, только всего начало.
Солнце струится шелковыми лучами.
На странице - несколько многоточий,
пару тире - ты поймешь мой почерк.
Я ещё подожду, я ещё живая.
В платье с разорванными рукавами
осень придет, будет плавить листья,
будет, наученная по-лисьи,
заметать следы бледно-серым снегом…
Море сольется по цвету с небом.
Ни о чем не пишу. Ни о чем не жалею, впрочем,
в мире уставшем встреченных одиночек
стало порядком меньше, а значит, что всё в порядке.
Словно оставленный на подзарядке,
остаешься собой, остаешься с собой, взрослеешь.
Кошка, уснувшая на коленях,
что-то мурлычет про тёплое молоко…