Первые армейские впечатления
Мы едим не слишком жирно,
Не скучаем без работы,
Мы стоим по стойке «смирно»
Перед каждым идиотом...
* * *
Учебный бой. И был приказ,
И поначалу рвение.
Но сразу измотала нас
Распутица осенняя...
Мы все могли сейчас проклясть
Мотор стонал от горести,
Мы дотемна месили грязь
И все на первой скорости.
Темно, темно, а рощи нет,
Известной и таинственной,
Где все: костер, друзья, обед
И сон в перине лиственной.
Мотор не вынес — тяжело.
Захрюкал виновато...
Механик выругался зло,
Нажал акселератор.
Но дождь нас расстрелял в упор
И помешал разжечь костер.
И, чтоб не биться до утра,
Мы отказались от костра.
И ночь была, была вода,
Махорка и желание
Об этой ночи навсегда
Хранить воспоминание.
Не отберет никто назад
Таких бесед, таких ночей.
Нас было четверо солдат,
А стало четверо друзей.
* * *
Домой возвращусь я нескоро,
Но плакать солдату смешно,
Сегодня получка и город,
А значит, любовь и вино!
Дрожат неестественно руки,
Вино наливая в стакан.
Забудусь от бешеной скуки
И буду и весел, и пьян.
Блаженно сощурятся глазки,
Огонь заиграет в крови,
Пустые продажные ласки
Сочтутся за счастье любви.
* * *
Бушует ветер за окном.
За день набегавшись немало,
Ты спишь сейчас глубоким сном,
Накрывшись теплым одеялом.
Вблизи твои отец и мать,
На расстоянье двух-трех метров.
Ты спишь и можешь наплевать
На вой декабрьского ветра.
И спать ты можешь до черта,
Тебя никто поднять не может.
Пожалуй, сессия и та
Тебя нисколько не тревожит...
А я не сплю, хоть мог бы спать,
Но пахнет в воздухе угаром,
И тесной кажется кровать
Или, сказать точнее, нары.
Как старец маятник хрипит,
Мерцает лампочка печально,
Устав забывши, мирно спит,
Уткнувшись в тумбочку, дневальный...
К утру и я забудусь сном,
Но, повинуясь распорядку,
Дневальный выкрикнет: «Подъем!»
И «Выходи на физзарядку!»
На полигоне
Уже писалось много строк
Про май и ласковые звезды.
Я буду краток: уголок
Был для любви природой создан.
Он был как в фетовских стихах,
Таким счастливым и шаблонным;
Здесь самый пошлый вертопрах
Себя бы чувствовал влюбленным.
Горнист прервал солдатский сон,
Восток зарею оторочен –
И сразу ожил полигон,
Прогнав романтику до ночи.
Мне жалко с некоторых пор,
Что здесь свиданиям не место,
Что орудийный разговор
Не голосок моей невесты.
* * *
Горнист, скорей играй «отбой»,
Подай ко сну сигнал;
Поговорю я сам с собой,
Припомню мать и дом родной;
Мне трудно, я устал.
В Уставе сказано: терпи,
Начальники твердят:
«Кипишь ты злобой, что ж кипи,
Но для врагов ее копи,
Ты – воин, ты – солдат!»
Да, я солдат. Но трудно мне.
Скорей, скорей бы сон.
Доволен был бы я вполне,
Когда б на час, хотя б во сне,
Остался без погон.
* * *
Мне не управиться с тоскою,
Как малышу с буханкой хлеба...
Земля чужая подо мною,
А надо мной – чужое небо.
Чужая песня раздается,
Чужая жизнь кругом клокочет,
Чужое солнце зло смеется
И чужестранца греть не хочет.
Я утоплюсь печали полный
В чужой реке с чужим названьем.
Меня чужие примут волны
Без сожаленья, без терзанья...
На марше
Тяжелая скатка, винтовка, лопатка
И едкая пыль от сапог...
Идем по дороге походным порядком,
А отдых желанный далек.
Уж ноги как будто свинцовыми стали,
Равнения нету в рядах.
А в детстве о знойной Сахаре мечтали,
О злых антарктических льдах.
Романтика детства! Великий Суворов,
Колумб, Магеллан и Седов...
А тут впереди ни безбрежных просторов,
Ни острых турецких штыков.
А тут только небо без тучки, без ветра,
Тут солнце, куда ни гляди;
И пройдено десять всего километров,
И десять еще впереди.
Когда ж, наконец,мы дойдем до привала,
Когда же приляжем в тени?
Внезапно команда: – «А ну, запевала,
Чего-нибудь там затяни!
Чего-нибудь там затяни интересней,
Чтоб каждый рассеяться смог.
Ты видишь, солдаты скучают без песни,
Идут, загребая песок!»
Так это же взводный! О нем и забыли,
Он сбоку с улыбкой идет.
И вот запевала, чихнувши от пыли,
Веселую песню поет.
Солдаты припев подтянули нестройно
И ногу торопятся взять,
А песня летит и зовет за собою,
И трудно от песни отстать!..
Перед демобилизацией
Мы скоро военную службу закончим
И срежем с шинелей погоны свои.
От этого, может, призывней и звонче,
Чем в прошлое лето, поют соловьи.
Мы тут в большинстве невоенные люди,
Нас тянет домой, и, конечно, скорей...
Разъедемся мы, постепенно забудем
Казарму и многих военных друзей.
Лишь изредка, может, припомнятся к слову
Скрипучие нары, шинель, котелок.
Они промелькнут и забудутся снова,
Как первый заученный в детстве стишок.
Но мы возвратимся без вымыслов вздорных,
Что, дескать, потеряно время мое...
Мы носим три года военную форму,
Чтоб снова отцы не надели ее!
* * *
Ты поверь, если кто-нибудь скажет,
Возвратившись со службы домой,
Что армейская пшенная каша
Лучше всякой свиной отбивной;
Что чаек, отдающий угаром,
Повкуснее изысканных вин;
Что солдатские жесткие нары
Мягче мягких домашних перин;
Что солдату тоска незнакома,
Что солдат горевать не привык,
Хоть письмо из далекого дома
Интереснее тысячи книг;
Что строка от любимой дороже
Поцелуев, которых не счесть...
Вот послужишь, вернешься и тоже
Скажешь то, что написано здесь.
Старшине
Такая весть, пожалуй, вам смешна,
Для вас, конечно, это будет ново,
Что вспомнил вас, товарищ старшина,
Я не плохим, а очень добрым словом.
Наряды, гауптвахты и полы, –
Бывало все, я не считался первым.
Казалось мне, что вы ужасно злы,
А это я изматывал вам нервы.
На вашу фотокарточку смотрю.
Вы на мою посмотрите едва ли...
Но я от сердца вас благодарю:
Вы из меня солдата воспитали!