Несерьёзная поэма
к 45-летию актёра
Валерия Шеймана
Когда страна жила в экстазе,
И Сталин был ещё живой,
В горах на Северном Кавказе
На свет родился наш герой.
"Да мало ль, - скажете вы дружно,-
Рожают всяких чудаков?"
Но без балды сказать вам нужно:
Валера Шейман – не таков!
Он в детстве, с выправкой кавказской,
В войну по-честному играл:
Не бил лежачего указкой,
И в плен заложников не брал.
И есть уверенность в народе:
Живи там Шейман до сих пор –
Никто б во всём кавказском роде
Друг против друга не попёр!
Но жизнь – капризная зараза,
И он в свои семнадцать лет
На площадях Владикавказа
Штурмует университет.
Он не фанатик и не шизик,
Теперь – физмат его удел,
И хорошо, что был он физик,
А не на химии сидел.
Ну, резерфорды, берегитесь:
Утрём вам нос, ядрёна мать!
Но наш Валера едет в ГИТИС –
В театре физику внедрять.
Что жизнь театр – уже банально,
А здесь – особая струя,
Когда совпала идеально
С театром жизнь в едином "Я".
Но театральная морока –
Не затуманивала глаз:
Девчонку с Дальнего Востока
Приметил Шейман-ловелас.
Учили роли и приёмы,
По-станиславски жизнь вели,
И вскоре Красные дипломы
В великих муках обрели.
Окончен ГИТИС – вывод ясен:
В Москве найти и роль, и дом…
Но Шейман с этим не согласен –
Мол, мы пойдём другим путём!
Вперёд, в Симбирск, туда, где Ленин
Когда-то тоже начинал…
И Шейман двадцать лет на сцене
Наш воздух яростно пинал.
А вместе с ним – и Валентина,
Дальневосточная княжна;
Вот только дочь Екатерина,
Увы, не тем увлечена.
Не поддалась на искушенье
Путём родительским пойти,
Гуманитарное влеченье
Диктует: "Папочка, прости!"
Но наш герой не унывает:
Он и директор, и актёр:
Бухих электриков гоняет,
Даёт сантехникам отпор.
Театр – это не игрушки,
Усталость валит здесь на стул:
Однажды как-то на пирушке
Он прямо в бабочке заснул.
Хоть вроде нрав не донкихотский,
Но пашет он за всех – один:
И на гитаре – как Высоцкий,
И в танце быстром – как лезгин.
Ему народного артиста
Дают два года неспроста:
Наверно, тормозят чекисты,
А может, нация не та?
Но Шейман – скромный, он к дубинке
За титул свой не прибегнёт,
И нам о "Гогии" и "синьке"
Опять расскажет анекдот.
Зато в другом ему недавно
Господь немного подфартил:
Сдал на права артист исправно –
И вмиг машину отхватил!
Он в теннис – носится как птица,
Он в этом – просто молодец:
Случись бы с Ельциным сразиться –
Пришёл бы Ельцину… конец!
Не занимать ему отваги,
Во всём он – как живой пример:
Коль Шейман есть – одни аншлаги,
И в кассах – драки за партер.
Его поклонницы бьют стёкла
И лупят женихов своих…
Но репутация подмокла
Из-за актёрок молодых.
Директор Шейман не желает
Прихода смены молодой:
Он – иль налево не гуляет,
Иль, извините, голубой?
Да нет, он даже не из рыжих,
Хоть и дружок его – Рыжих –
Кататься научил на лыжах
И не теряться при чужих.
Уж да – нелёгкая обуза,
Он сам себе – и Бог, и царь:
Зам председателя союза,
Актёр, директор, секретарь.
Другого Шейман не желает
В стенах театра своего,
И матом каждого облает,
Кто плохо скажет про него!
Под Мельпоменой и Минервой,
Как под Фемидой психиатр,
Он скажет гордо: "Это – первый!
И мой единственный театр!"
Театру – жить с такой закваской,
Пока звучит его словцо,
Не зря же он у нас – кавказской
Национальности лицо!
И Шейман – это однозначно,
Тут, понимаешь, спору нет, -
Обязан пережить удачно
Ещё… ну, так с полсотни лет.
Чтоб там, в две тыщи сорок пятом,
Потомкам скромно рассказать,
Каким он раньше был фанатом
И как играл, ядрёна мать!
Как на каком-то юбилее
Поэму слушал о себе,
Как раньше было веселее
Жить в драмтеатровской избе.
Как он с царями и князьями
По сцене гордо выступал,
Про то, как водку пил с друзьями
И в воздух чепчики бросал.
И пусть иное поколенье
В две тыщи сорок пятый год
Его поздравит с днём рожденья,
И стопку горькой поднесёт, -
Вот так, как мы сейчас подносим,
Под крики громкие: "Ура – а – а!"
И весь Симбирск любезно просим
Гулять сегодня до утра!
15 июня 1995 г.