Сказал кузнец: "Отца и деда дар -
Огня златого негасимый жар.
Что трепетанье звёзд средь облаков, -
Биенье сердца – молота удар.
Я в детстве не просиживал порог,
Копя в карманах всё, что только мог,
Не мастерил свирель из тростника,
Из леса всяких палок не волок.
Любил металла искры и огонь.
Всевышний мне казался кузнецом.
Вот солнце раскалил он добела
И держит золотым своим ковшом…
У маминой печи своё тепло,
И в трубке деда тлеет уголёк,
И в пламени отцовском виден Б-г,
Когда железо плавится как воск.
А наковальня холодна, как лёд,
Ничто, её как видно, не берёт..."
Кузнец-еврей не смог закончить речь.
Удар – и голова скатилась с плеч.
***
«Откуда столько воронья на крыше моей?
Грохочут, пляшут и стучат,
Хоть праздничных не знают дней -
Так мрачен их наряд.
Но кузни пепел, дым и чад
Для них всего милей,
Вот потому пустились в пляс на крыше моей.
Теперь мне ясно... Но к чему, не мог никак понять,
Спустились голуби ко мне,
Над крышею кружат,
Защита будто бы они дому моему,
Как будто это и не дом - Храм Богу самому.»
Сын кузнеца сказал. А после – тишина и дым.
Его сожгли. И купина сгорела с ним.
***
Меч, кузнецом что ковался, сразил кузнеца.
Пламя погасло, и в сыне погас уголёк.
Как это пламя усердно кузнец раздувал.
До белизны, со всей силы, как он только мог,
А за окном в это время ковался рассвет.
Меч бы им в руки и латы - но их-то и нет.
Наши отцы не ковали их много веков,
Были они только жертвами каждой войны.
И помолюсь я за чрево любимой жены -
Пусть этот меч обретёт и мой сын, и народ -
Латы и меч кузнеца, в них и кровь его, слёзы, и пот.
***
И мой сын перед битвой коня подкуёт,
Каждый вражеский камень до глины сотрёт.
И мой сын в своей кузне меч выкует свой.
Тень меча того над вавилонской рекой -
И разрублен туман, что стоял там стеной.
Меч вернёт всё, что было святым для отцов.
Так прекрасна ты, поступь сыновних шагов,
По тропинкам - изгибам тфилин ремешков!
И надежды отца все в металле стихов.