Му.3 Постмадернисты как объект ненависти на прозе.ру.
Встречи с читателями становятся все более брутальны. Два десятка молодых людей собрались в библиотеке строительного института(университета). Три часа слушали, два часа задавали вопросы и читали стихи по кругу—без рифм. Девушка с золотой косою прочла стих, в котором была строчка «И пасть на конце…» Прокомментировал. Один июноша долбил по гитаре в стиле панк и просил не подыгрывать. « Это не блюз!» Объяснил: это мне мешает, потому что не соединяется в голове. Девушка спела что-то попсовое, назвав это романсом. Когда расставались одна из будущих строительниц элитного жилья заявила:
-Все поэты—мерзавцы!
А вот Петька Степанов был совсем другой. Итак ...О нём -вечном ребёнке- мудреце в простоте, правда читавшем Марселя Пруста и Кафку и слегга испортченном ЛИТО Ильи Фонякова.
ПАМЯТНИК НЕРУКОПРИТВОРНЫЙ
Теперь вам братья –щепки, муравьи…столбики из пыли.
Николай Заболоцкий
Как много чувств, как мало слов.
Я очень трудно начинаю.
Писать стихи я не готов.
Увы, я это знаю.
Пётр Степанов. «Одесса».
Внезапно и неподготовленно возникли необходимые и достаточные условия для создания памятника Петру-свет Степанову. Пора уже, пора упьедисталить лучистую харизму чудного схимника слова. Приспело время. Именно сейчас, когда Новосибирск силится обрести столицесибирскую стать, украшая себя архитектурными излишествами, надо бы воплотить образ Петра в книгах, мемориальных досках, скульптурных композициях. К примеру, взять и переименовать улицу, именованную в честь японоязычного разведчика Зорге в улицу Дырявого Петрова Носка. А пивной ларек наискосок от дома, где он «проживал»—это живородящее существо из его неопубликованного рассказа «Пиво» -- в кафе «Степановское».
Степанов был хомо-крупнопанеликусом. Оставленные им на бетонных отмостках затулинских хрущоб отпечатки лап свидетельствуют –он принадлежал к расе прямоходящих . Он был писателем. И это не подлежит никакому литературоведению. Писателем в бесконечно полном смысле этого слова. Прямоходящесть и внушённая воспитанием привычка носить пиджак, ботинки, курить папиросы, читать Марселя Пруста, Кафку, Канта и Маковского не уничтожили в нем звериной потребности пенить под крышкой черепа стих, полоскать в свирелевидных бронхах некипяченую строку, запросто общаться со стихиями, удерживающими в равновесии скопище, состоящее из прущих куда-то троллейбусов, грузовиков, легковых авто, на ненадежных болтиках смонтированных человеческих судеб, внедрившихся корнем в родононосный камень древовидных, травоподобных и плесенеобразных образований, приговоренных к телевизору, холодильнику, газете, унитазу. Подобно многотрубному органу, он мог всосать в себя шумы улицы, галдеж детишек и воробьев, шуршание мышей и тараканов, журчание сливных бачков и капание из ночных кранов, когда не держит прокладка, мух, комаров, пылинки, сориночки –и, пропустив все это сквозь трубочки, клапана фильтры и патрубки незагрязненного нутра, --выдать это в виде раешного стиха-сказки. Стихами, в сущности, было все, что он делал. Вымеривание ревматическими ногами расстояний от редакции к редакции, питье пива, водки, плохого вина, хлорированной воды, курение папирос, говорение, присутствие среди нас, мыслящих и живущих вполне прозаически-детородной, довольно здоровой жизнью(он был ведь инвалидом и его печень была разрушена, как Карфаген римлянами или Дрезден бомбами американцев), мечты его о книге, его вера в собственную гениальность, как гипертрофированный глюк бунтующего неандертала железобетонных пещер, улучшенных радиаторным отоплением.
Как истинный монах и импровизатор-переписчик вечных тем и образов он был бездетен. Детьми его иночества были его поэтические произведения. Он и трактаты писал. И афоризмы изрекал, как истинно –ясновидящий. Он никогда не бывал в Одессе, но написал о ней не хуже, чем Пушкин о Гвадалквивире, Шекспир-о Вероне.
ПЕСНЯ ОБ ОДЕССЕ
(Музыка и слова народные)
Из всех известных в мире городов
Я больше всех Одессу уважаю,
И буду воспевать я дивность берегов,
И с мыслью обо ней встаю и засыпаю.
Ровнее в мире улиц нет.
И с кем угодно я поспорю-
Кудой в Одессе не пойдёшь,
Тудою можно выйти к морю.
Памятник Петру видится чем-то ажурным и до конца не слепившимся во что-то целостное. Он не должен быть монументальным. Возможно, внутрь его должны быть вмонтированы моторчики и шестеренки, которые приводили бы части этой композиции в разнонаправленные, желательно, колебательные движения. Я это не к тому, что сам Петр не был фигурой цельной. Он был вполне ЕДИН как отшельник духа, как верижник сакрального отношения к слову и вербализованному звуку-молитве. Но какой-нибудь флюгерок, вделанный в левое колено, какие-нибудь лопасти дон-кихотова ветряка, вживленные в правую глазницу сократова калгана – придали бы этой конструкции больше соответсвия исходному прототипу. В этом монументе так или иначе должна быть отражена и тема круговращения («кармы») стеклотары. Пульсации этого круговращения значили в жизни Петра и поэтов его круга то же, что астральный календарь в государственных делах майяйского и инкского жречества.
Увековечение памяти Петра Степанова тем более нужно нам всем, что в житейском балагане среди игравших в непризнанных, он оказался действительно непризнанным. Он не вписывался ни в какие толстые журналы и издательские планы, как живой, крылышкующий золотописьмом кузнечик с затулинского газона не вписался бы в хорошо отлаженный часовой механизм на рубиновых камнях. А запихайте его, с его пилочками на лапках и похожими на функциональные камушки глазками и чуткими усиками—антеннами под крышку, чтобы он выполнял роль анекра, заводной пружины или музыки, которая должна пиликать в каждые полчаса – и вы раздавите это живое существо, обнаружив на ладонях плохо пахнущую жидкость и немножечко хитиновой трухи.
Сегодня , когда я готовлю для опубликования в «стихах. ру» это так и не увидившее света эссе, Новосибирск предстает в новостийных сюжетах по ЦТ в виде мафиозно-киллерского осиного гнезда. Но то же стихотворение «Одесса»(это , конечно же по Новосибирск, только в иносказательном ключе кота-баюна) давно уже прокрутило этот сюжет куда более выпукло.
Одессикй вор, он тоже знаменит,
С другими ворами нет никакого сходства.
Япончик Мишка –пусть он был бандит,
Но сколько на нему печатей благородства.
Или возьмём, к примеру, Беня Крик.
Ви Молдаванки короля не знали?
Какой размах, какой бандитсякий шик.
Знакомство с ним за почесть почитали.
Это и прискорбно, и чудовищно несправедливо. Забредя как-то в управление культуры Кировского района, я спросил: «А знаете ли вы – кто такой был Петр Степанов?» Мне ответили : «Нет! Не знаем!» Разве может быть большей непризнанности?
Тезка апостола Петра, Петра Великого, Петьки –этого alter ego Чапая, одноименник сына Ниловны – он вобрал в себя черты всех их. Он нес слово по-опостольски стойко и самозабвенно, он жил только словом и проповедью его. Он заложил град нашей нечиновной, альтернативной, антиначальничьей литературы и всей судьбой лег в ее основание, как первый камень, под которым фундаментом разве лишь Зазубринские «Щепка» и «Общежитие». Он при жизни стал анекдотом, как Брежнев или Рабинович. Ниловна советской литературы родила его в пору, когда матери пытались рожать в воду и часто топили младенцев, не успевших отсоединиться от пуповины. Он перетер её беззубыми деснами.
Пётр любил ской город непризнанных Бальзаков(он был энедемиком их мансард), Пушкиных( сам отращивал бакенбарды и пытлся вызвать вдохновение грызением гусиных перьев) и мини-президентов, мини- республики размером с Францию.
За Бальзака не буду говорить,
Во Франции набрался вдохновенья.
Но Саша Пушкин тем и знаменит,
Что здесь познал он чудное мгновенье.
Не все читают заграничной прессы,
Но все от зрелого до малыша
Последнего воришку из Одессы
Не отдадут за президента США.
Мой город радует мне глаз,
О нём моя вздыхает лира.
И знаю-недалёк тот час,
Когда он станет центром мира.
Памятник Петру мог бы располагаться где-то в идущей вдоль улицы Петухова аллее. Возможно, это будет какой-то необычный трамвай «Петр Степанов», изготовленный в виде электрофицированной штанины его одутловатых на коленях брюк. Его можно было бы выполнить и в образе диснейленда на пустыре за кинотеатром «Рассвет». Ажурный, сквозной, насквозь продуваемый летним ветерком, он мог бы стать конгломератом из стилизованных под записную книжку, стоптанный башмак, авторучку, всевидящий глаз, всечующую ноздрю и всеслышащее ухо поэта. Этот комплекс из кафе, горок, колес обозрения мог бы в летнее время превращаться в аквапарк, а зимой ( бассейны в наших широтах с легкостью обращаются в ледовые поля) – в ледяной городок с прокатом коньков, сноубордов и отапливаемым Домом Поэзии на пустыре, чья труба была бы выполнена в виде вдохновительной Петькиной «беломорины», смятой в гармошку, где прятались бы очистительный фильтры, улучшающие «экологию». Украшением мемориала для привлечения иностранных туристов могла бы стать воспроизведенная в масштабе один к одному квартира поэта с его восковой фигурой, в окружении друзей по поэтическому цеху во время читки (список претендентов на восковые персоны по соглосованию с Шалиным и Лой). Обязательны хорошо увеличенные муляжи химикалий, флоры и фауны той эпохи. Как-то: кефирная бактерия, алкогольная молекула, дрожжево-пивная палочка, капля никотина, таракан, вирус гриппа, мышь серая, кошка полосатая, собачка-дворняжка, лошадь, алкоголик в белогарячечной фазе, воробей, гусеница бабочки –капустницы, крапива двудомная, пырей обыкновенный, чеснок, картофель, гриб-подтопольник, паслен(«бзника»), кактус мексиканский, алоэ( в горшках или банках из под тихоокеанской сельди)…Из мебели предпочтительны: комод, табуретка, этажерка. Из кухонной утвари: электроплитка, кастрюля эмалированная, ложки-вилки алюминиевые, стакан граненый, кружка медная, спички с этикеткой, изображающей вождя мирового пролетариата на броневике, веник просяной, ведро оцинкованное мусорное. Там же, в виде уменьшенных один к ста макетов должны наличествовать: вытрезвитель с полным набором пыточного оборудования, куклы ментов, игрушечная крытая машинка зеленой окраски с красным крестом в белом круге, больничная палата с куколками медсестер и главврача во время обхода, обставленный панельными пятиэтажками городской дворик с куколками старушек на скамейках, полотно-фреска, стилизованное под кисть Налбандяна «Лито Фонякова обсуждает стихотворение Петра Степанова»…