Литература — это самый приятный способ игнорировать жизнь. Фернандо Пессоа
Я плохо помню своё детство. Знаю, что часто болела – уши, вечно закапываемые борным спиртом, ангина по два раза за сезон, помню вкус малинового варенья, ужасные горчичники, доктор говорит: дыши, не дыши и скажи «а-а-а»... Я дышу, дышу... «Хрипов нет». «Вот вам, рыбы, пейте ваш противный рыбий жир».
Так что моя мама не работала, пока я не окончила начальную школу – всё меня лечила. Характер у неё был не женский и, видимо, его я унаследовала от матери, а склонность к творчеству от отца, он хорошо рисовал, фотографировал, сам печатал. Телевизор собрал собственноручно, так как работал электриком, потом телемастером, и я помню этот маленький, смешной аппарат, похожий на детский конструктор, без корпуса, с линзой перед кинескопом... Дросселя мотали на ручной «моталке», крутя её за ручку, словно мясорубку; я играла всякими диодами, резисторами и пробитыми конденсаторами, из которых так замечательно высвобождать блестящую фольгу...
А чудный запах плавящейся под паяльником канифоли... Вместе с запахом сдобной выпечки, кустов жасмина во дворе и духов «Красная Москва» это аромат моего детства.
Мною особенно не занимались, у отца была язва желудка, он постоянно лежал на диване с грелкой, но я его любила, мы ходили вдвоём в ЦПКО – парк был небольшой, в пяти минутах от нашего дома - дорожки, посыпанные песком, где чинно прогуливались взрослые и носились дети, повсюду сидели шахматисты и «козлисты», слышались шумные дебаты и музыка, а из тира – звуки выстрелов. Там были «замечательные» шедевры архитектуры и скульптуры 40-х – 60-х годов. И раковина эстрады, и «Зелёнка», т.е. здание театрика с зеленой крышей, качели-лодочки, танцплощадка, выкрашенные известью каменные фигуры медведей а-ля «Утро в сосновом бору» - моё любимое место в парке. По медленной воде Салгира плавали байдарки. Я не помню, какой я была в детстве, но на фото тех лет у меня всегда какое-то мечтательное выражение лица, театральные позы, цветы в руке... Сейчас в парке всё асфальтировано, осовременено и давно уже нет скамейки, где я впервые целовалась. А ещё там был кинозал под открытым небом, где мы с отцом смотрели фильмы, ставшие, казалось тогда, лучшими на всю жизнь: «Королева Шантеклера» с необыкновенной Сарой Монтьел, «Граф Монте-Кристо», «Фантомас». Посмотрев их взрослой, я удивилась несовпадению впечатлений.
Когда мне было лет шесть-семь, отца прооперировали, он поздоровел, и мы покатили в отпуск на историческую родину. Эта поездка была сказочной. Москва, эскалаторы метро, Красная площадь, Василий Блаженный с его лубочными куполами, переезд с Курского на Казанский... Помните ли вы эти огромные, фантастические связки надутых гелием шаров под потолком вокзала? Старый Курский вокзал и Москва мне не один раз потом снились в каких-то необыкновенных снах... Опять поезд, потом автобус и вот эта самая родина – небольшое село Досчатое. У отца было пятеро (!) сестёр, причём две так и остались девицами, жили они вдвоём, у них в доме мы и провели тот отпуск. Дом деревянный, с резными, как положено, наличниками, с совершенно особым запахом, спать меня уложили в отдельной маленькой комнатке с иконой в углу, на пуховике и огромных подушках красного ситца; огород, куры, козы – атрибуты, доселе виденные только в кино. Маленький мечтательный ребёнок был под большим впечатлением от всего этого, и тут произошло событие, повлиявшее на всю мою дальнейшую жизнь. Мне говорили, что я очень рано научилась читать, наверно, во время моих ангин и долгого лежания в постели, и к тому времени уже кое-что прочла, но это были обычные детские книжки. А там, забравшись на русскую печь, я нашла какие-то потрёпанные издания и прочла первую в моей жизни фантастику - «Подводные земледельцы» Беляева. Наверно, мои тётушки были продвинутыми девушками.
Сейчас я этот роман очень смутно помню, а тогда я была просто в шоке. Помните фразу из «Алых парусов»: «когда душа человека хранит зерно пламенного растения – чуда, сделай ему это чудо»... Свершилось! Когда мы вернулись в Симферополь, я «поселилась» в библиотеках. Тем более что в центре города их было четыре, и все их я по мере взросления посещала.
Помню мою первую. Тогда на месте Украинского театра находился Дом Колхозника, представляете! С фасада - гостиничные номера, а с другой стороны была баня и библиотека в одном здании. Там не только выдавались книги, но и шли занятия кружка, где можно было лепить, клеить, делать всякие волшебные штуки из ваты и цветной бумаги, устраивать праздники с кукольными представлениями. Это сейчас растущему индивиду нужны вещи за сотни «баков», а в моём нищем детстве для радости надо было немного. Всю мою жизнь мне потом снилась эта библиотека – и деревянные, отполированные временем стеллажи в абонементном отделе, и читальный зал с настольными лампами на столах, тишина, шуршание страниц, множество цветов на подоконниках. И то ощущение счастья, когда берёшь в руки книгу, о которой уже слышала, что хорошая, и спрашивала её много раз, и вот она, наконец-то, у тебя! И я читала! Ах, эти упоительные сказки: «Гак и Буртик в Стране бездельников», «Удивительные приключения Карика и Вали», «В стране дремучих трав», «Волшебник Изумрудного города». А сказки Андерсена, которые я и сейчас изредка перечитываю! Нужно быть очень несчастным, точнее, несчастливым человеком, чтобы так писать! Есть ещё совершенно удивительные, ни на чьи не похожие сказки Евгения Пермяка, не слабее бажовских, почему они не так популярны? И вот, когда я уже хорошо подготовила себя к восприятию science-fiction, ко мне пришли лучшие люди в моей жизни: Грин, Конан-Дойль, Ефремов, Беляев, Стругацкие, Анчаров, все пятнадцать красно-серых томов Библиотеки современной фантастики, а потом и ещё десять (сначала было запланировано издать 15т., но спрос на них был такой огромный, что издали ещё 10т., и покупали их по десятикратной стоимости у фарцы). Постепенно я прочла их все, а некоторые даже удалось купить. А потом Бредбери, Хайнлайн, Шекли и Гаррисон сделали из меня то, что я есть теперь в смысле определённого качества интеллекта и некоторых черт характера.
Отец посылал меня на соседнюю улицу забрать мать из весёлой компании, я приводила её домой, скорей брала книгу и: «В открытом море вода совсем синяя, как лепестки самых красивых васильков, и прозрачная, как чистое стекло – но зато и глубоко там...» Помните - "Русалочка" Андерсена. В четырнадцать лет можно было уже записаться во взрослую библиотеку, придя вместе с отцом. На дом выдавали только пять книг, причём, кроме художественных, в нагрузку приходилось брать науч. поп. Многие, не глядя, хватали те, что потоньше и полегче, и, не открыв, приносили обратно, я же брала (библиотека-то рядом) даже толстые, малохудожественные, но интересные книги и брошюры и читала, читала. В восьмом классе меня за мою эрудицию, стопроцентное знание правил русского языка, да и украинского тоже, дразнили «профессор кислых щей». До сих пор передёргиваюсь от отвращения, когда я слышу эту фразу. С тех пор у меня навсегда сохранилось чувство некоторой брезгливости, что ли, по отношению к малограмотным людям с низким IQ. (Вот интересно, какой IQ у меня? Можно было бы протестироваться, но я этого сознательно не делаю, чтоб не упасть в собственных глазах). Да, я не толерантна, к сожалению. Как и довольно многие, что не оправдывает, но утешает...
«Марсианские хроники». Фраза «и были они смуглые и золотоглазые» пронзила мне сердце стрелой вечной и преданной любви к фантастике. Названия книг струили звук неземного прибоя, манили, как миражи, ласкали слух, уставший от советских лозунгов: «Лунная пыль», «Час Быка», «Ариэль», «Туманность Андромеды», «Пасынки Вселенной», «Полдень. XXІІ век», «Вино из одуванчиков», «Человек без лица», «Будет скафандр, будут и приключения», «Марсианка Подкейн», «Патруль Времени», «Заповедник гоблинов» – десятки, сотни этих названий, произносимых как волшебные заклинания, благодаря которым можно перенестись на другую планету, в иное время... Но тогда при всём моём романтизме и восторженности, я не интересовалась стихами, кроме школьной программы. За что теперь ими и наказуема, когда пишу по ночам, вместо того, чтобы спать!
О, этот запах в книжном зале! это улётное чувство, когда берёшь в руки книгу, садишься на ступеньку стремянки там же у стеллажа и забываешь обо всём на свете! В шестом классе я пришла в секцию фехтования. Меня туда привела соседская девочка старше меня на два года, и мне приходилось учить английский и читать, читать, чтобы не выглядеть глупо перед теми, кому подражала... Так что два лета я провела в читальном зале уже третьей по счёту библиотеки, благо она находилась буквально за углом: весь Дюма, весь Бальзак, весь Конан-Дойль, немного Мопассана, Стефана Цвейга, Гюго и Стендаля. Русская классика меня интересовала мало, а вот «Трех мушкетёров» мы знали наизусть. Когда в спортивном лагере для концерта на закрытии смены мы поставили сцену дуэли в аббатстве между гвардейцами кардинала и мушкетёрами короля, книга нам не понадобилась. Всех гвардейцев играли парни, а мушкетёров – девчонки, и секция фехтования «побила» своим артистизмом всех остальных (и акробатов, и легкоатлетов, и баскетболистов). Первый приз!
И всегда мне так жаль, что любимую книгу нельзя забыть и прочесть как в первый раз, повизгивая от нетерпения – а что же дальше?! Причём не в переносном смысле – когда текст интересный, я могу в голос засмеяться в тишине обеда, удивляя сотрудников, а дома – подвываю от восторга, топаю ногами или плачу. Вот.
Не помню, в каком возрасте я открыла роман «Два капитана», но эта книга для меня вроде Библии, я столько раз её читала, мне в ней понятно каждое слово, каждое чувство. И вот что удивительно, я прочла почти всего Каверина, но всё остальное у него гораздо слабее. Два непревзойдённых произведения двух авторов – «12 стульев», «Золотой телёнок» и всё. Остальное не идёт ни в какое сравнение. Маргарет Митчел, то же самое - "Унесённые ветром". Шолохов - "Тихий Дон", "Поднятая целина"... Как будто все силы ушли у них на одно-два лучших произведения! Бедные мы трудяги, писатели и поэты, счастливые! Читайте нас, пожалуйста! Любите!!!
Декабрь 2009