Объёмно

Лена Ануфриева
Ты говоришь, док, рассказать всё, как есть, без б...А как?  Разве ты поймёшь?
Ладно, с начала.
Мы крепко бухали с одним парнем. Недели две, может, больше. Конечно, к нам ходили люди. Только я их не помню. Одну, кажется, звали...Анька?
Неважно. Они всё равно растворились все. Ушли в пустоту. Нету. Только вот не поверишь. Лифчики - да!

Утро. В голове вертолёты с потерей управления, а на глазу - очередной лифчик.
В его чашечку сразу и блюёшь.

Это было время сюрра и комфорта, док.

Я повесил эти лифчики в рамочку. Я сделал из них искусство, живопись.
Я дал им вторую жизнь, и они улетели за границу, махая бретельками, прямо в частную коллекцию барона N - на минуточку, а? это тебе не хухры-мухры, а честные большие деньги зелёными купюрами.

Помню, как плакал, как обливался слезами над тем, в красный горошек с зелёным рюшиком. Так плакал, что пришлось доплачивать за груз, потому что он наполнился моими слезами и отяжелел. Конечно, привираю. А что делать, если я не знаю, как подойти к главному?
Ладно, дальше.
Дальше мы продолжали бухать, и я начал собирать трусики. И я уже всё придумал, док! Я даже не блевал, нет.
Я строил дом. Он должен был быть большим, как улей. И в каждой комнате по три окна в тонких кружевах. А-ах! Как пахло в этих комнатах. Если вдруг рвалась одна из резинок под чьими-то жлобскими пальцами, - она так больно давала по носу хаму, что окно само собой закрывалось. Он был мне верен - мой дом, когда не бздел.
Это было время конкретного кубизма и комфорта, док.
Там было уже пять этажей, и таких, что меня не могла отвлечь никакая порнография. Не помню, приходил ли кто к нам, или где я их брал? Такие нежные, розовые с сердечком, беленькие в серебристую цяточку, чёрные с красным числом дьявола и голубые с белыми крылышками. Где я их брал?!Где?! - думаю, сам шил. Может быть, что и стринги изобрёл я - не буду грех на себя брать - не помню, но растягивал мастерски.
И тут появилась она, трёхмерная.
На каком литре, спрашиваешь? - 
Без лифчика и трусов, док. Прозрачная.
Странно так приближается, будто парит.
 - Хочешь, говорит, почувствовать, каково мне, как женщине? Объёмно почувствовать?
И только я открыл рот, чтобы спросить, что она имеет ввиду, как она совершенно недвусмысленно, без всяких переносов и кавычек, ложится на меня, точнее - накладывается, потом втискивается в меня, вглатывается - всей технологии не понял.
Теперь смотри, док, что получается.
С этой минуты пошла эпоха чёрной действительности.
Я вливаю в рот - эта сука становится полной и булькает.
Я трезвый и матерюсь.
Все ржут и подставляют стаканы.
Это теперь мой заработок - беру за сто грамм тройной тариф - никто не возражает ни разу. Приходится кланяться, и тоже без кавычек, иначе не налить.
А когда я хочу кушать, - она не жлобится -  подвигается, сжимается как-то. И я ем - всё получается, всё  попадает, куда надо.

Так что, наверное, скоро купят меня, как музейную редкость. И поедем мы с моей Хрусталинкой - так я её называю - мир смотреть.

Вот что мне до сих пор страшно, док.
Когда Хрустя пуста - я становлюсь прозрачным - сердце ноет. Меня по обычаю - под стол, как пустую бутылку. А потом заглянут и удивляются на таблетку валидола под моим языком
- Ой, а чего это луна, мол, мятой пахнет?

Если кто захочет на луну, а там уже молодой месяц, а? Мне тогда останется разбиться вместе с моей Хрусталенкой, до самой "розочки".

А ты говоришь, - без б...
Б... выпали давно. Как из лифчиков, так и из трусиков.