Осень, дружочек.
Снова осень, а мы, как всегда, не готовы: у меня короткая юбка, у тебя непокрытая голова. И опять суетимся, опять потрясаем какие-то там основы... А пошло оно к черту, мой мальчик! К чему подбирать слова, если завтра мы спрячемся в ворохе одеял и пледов, будем греть друг другу ладони, с тоскою смотреть в окно, ничего не желая знать, ничего не ведая. Завтра, мой мальчик. Или даже сегодня. А впрочем, не все ли теперь равно?
Снова осень мой милый. Наше хромое лето убежало со скоростью, завидной для всех хромых, нам с тобой наказало остаться, искать ответы... а вместо ответов снова пишется этот дурацкий стих.
Снова осень. И я так мучительно быстро заболеваю, прячу ноги в пушистые тапки, завариваю терпкий чай, с умиленьем гляжу на то, как ветшают, расходятся латки нашего «мы». Впрочем нет, мой милый, не смущайся и не скучай. Видишь, машет руками жизнь-ветряная мельница? Все мечтает взлететь, все мечтает сорваться в полет. Так лети же за ней — наше «мы» никуда не денется. Ты уйдешь обязательно — а оно никуда не уйдет.
Ты напишешь письмо из какой-нибудь древней провинции, с берегов океана, просто с каких-нибудь берегов, скажешь: осень родная, а люди здесь с такими же грустными лицами, и опять суетятся, ищут основы основ, а потом потрясают их же к такой-то матери. Осень, милая, ходит по миру, несет в узелке тоску, накрывает столы, расстелает белые скатерти, приставляет холодный ствол к твоему виску... Осень, милая. Как я болен и как мне холодно. Мне б вернуться — проклятая гордость не хочет и не дает. Эх, ведь помнишь, были с тобою зелено-молодо! Не грусти, дорогая, через час мне опять в полет. Ветряки мои легкие машут немыми крыльми. То ли быль это, то ли сказка, не разберу и сам — просто слышу в дороге усталые песни ковыльи, просто больше не жду, просто больше не верю твоим часам...
Я отвечу: да, помню, милый, было зелено и даже молодо, а теперь у тебя полет, у меня тоска... Стылой осенью, пролетая над нашим городом, помаши мне крылом своего волшебного ветряка.