С белым длинным гнутым острым клювом,
В шляпе и с брыжами до ушей,
С черной тростью, что стучит угрюмо,
С травами и куревом для вшей
В черных лакированных перчатках
Прорванных остротами когтей,
В грязных туфлях, стоптанных на пятках
И с дырою на сухом локте
К нам она пришла неторопливо,
Села в кресло, словно век уж тут,
Почесала спутанную гриву
И сказала: "Столько не живут!
Как ты смеешь тратить без оглядки
Все монеты завтрашнего дня?
Где твой страх, томительный и гадкий,
Что питает и зовет меня?
Почему не вижу песен боли
На твоем безрадостном лице?
Хоть разок порадуй, дурень, чтоли,
Ту, что все свое возьмет в конце!
Я ли не ткала паучью скатерть
Всех болезней, что тебя грызут?
Я ли не всеведущая матерь
Твоих хворей, бед твоих сосуд?
Отнесись хотя бы с уваженьем!
Поклонись хотя бы до земли,
Радуясь способности к движенью,
Черти что пока не унесли!
Кто с тобой бывал в любви и горе?
Кто и утром и в закатный миг,
Каждому движенью болью вторя,
Твою радость плавил в темный крик?.."
Разгорелись красным злые глазки
Под белесой немощью бровей,
Будто злой художник кинул краски
В сборище клокочущих теней;
Пальцы задрожали в диком танце,
Будто черви в колыбели тьмы,
Клюв задергался и стали колыхаться
Одеянья, что мрачней тюрьмы...
Серым окружен табачным дымом,
Будто змеями из призрачных легенд,
Наблюдая, как неотвратимо
Пожирает мою гостью свет,
Я сидел без жеста и без звука,
- Для истерик я неуязвим -
Думая: “О, женщины! Вот скука!
Отправляйся досаждать другим!"