Кое-что я в этой жизни понял,
остального же никак я не пойму;
сколько мой билет на землю стоил,
и на обратный в Небо у кого займу?
Пролог
Январь накрыл промозглой студью,
сырую рану леденя.
Забью прореху праздной людью,
свой мир опасно накреня.
Сменяя тишь на гам без такта,
а дух святой на суету,
спускаюсь в мир, а вы мне:
"Так-то! Поди, без нас невмоготу?"
Всего касаюсь как-то краем,
в черни ночи молчком луна.
Я ей давно не вдохновляем –
ясна другая сторона!
Да что ж, всегда такая проза
там, где во мне стихом любовь!
Опасна уж отказа доза... –
всё гуще в стылом сердце кровь.
Желаньем смазан, злом замаран,
доселе зрячий, дух ослеп.
Пугает призрак-жизнь кошмаром,
что ось земли – страстей вертеп.
Я, словно Ангел, раздираем
на Инь и Янь, а плоть одна!
Её жжет адом, тешит Раем –
во мне опять идет война!
ИНЬ
Множит скорбь познаний ноша –
мало для неё голов.
Но её, увы, не бросишь...
мудрость – доля дураков!
Мир чернеет постепенно
в отражении души,
павшей на одно колено
пред искусом согрешить.
Странно снова возвращаться
в одиночество и сплин.
Вот, опять пришлось расстаться,
чтоб понять, что был один.
Слякоть сердца, рыхлым снегом,
Мерзко чавкает внутри;
как пробиться в нем побегам,
хоть зачатков, доброты?
В ночь сырую тихо манит
бес сомнений – веры тать,
лжет, что боль тот час оставит,
стоит только загулять.
Инь наполнит незаметно
чашу жизни до краев,
лишь на дне глоточек света –
сбить, коль выпьешь, горчь стихов.
Кто осилит чашу залпом,
ходит с каменным лицом.
Тот, кто цедит желчь по каплям,
стать рискует подлецом.
Всем испить её придется,
знать, удел людей таков!
Что мы ищем, то найдется...
мудрость любит дураков!
ЯНЬ
Мир объяв, пронзил внезапно,
выстрел света, что ж, не залп, но...
всё же стало чуть яснее:
тьма мертва, хоть был я с нею,
И в соитьи том познал дно.
Всё искрит, сияет сталью.
Гелем света на уста лью,
но не пью – нутро не сдюжит,
ледяной золой там вьюжит,
сердце черной сжав эмалью
и обвив, как слизи влага,
ласку мне дарила нага.
Но вопросы злы, как осы;
жалят жгучим купоросом:
"примешь свет в ущерб тьмы блага?"
Мой ответ, раз всё так явно:
"да!",страховки не ища в "но"!
На душу, как на листовку,
под небесную диктовку,
выжигает луч нещадно.
В прозе жизни злым абзацем:
"надо бить, уж раз полз драться,
жить, о прошлом не жалея!"
В самом деле ж, не желе я,
чтоб трястись и расползаться!
Будем биться, ведь не сложно,
честной бритвой вскрыть, что ложно.
Так устраивал погром Че;
песни правды, что погромче,
это дрожью льют подкожно.
Воин света торжествует:
gott mit uns или let's do it
здесь уже не так уж важно.
Что? Банально? Эпатажно?
Пусть, зато в груди не дует!
WAR
Инь торжествует – Янь растворен
в выцветшей краске засохшего света.
Черными брызгами стаи ворон,
пачкают девственный пламень рассвета.
Сломано сердце, не хочет любить,
все механизмы души поистерты.
Струйкой из тела духовности нить,
тянется в небо с упорством когорты.
Хочется бросить всё сразу, как есть:
цепь обещаний, знакомства, обеты;
горько топиться, начав себя есть,
в парах алкоголя, в дыму сигареты.
Скользкие мысли бегут от учета,
кашей бесформенной мажут бумагу,
метод рожденья шедевра не в счет, а
всё же найдут в нём, кто оду, кто сагу!
Ветрены чувства, а с ними и жизнь
мчит бестолково, какая досада...
Режут контрасты (то серость, то синь)
надвое душу, что ж, так мне и надо.
С юности травится злобой на всех,
кто Бога не славил взаимной любовью,
сущность, несущая святость и грех
к Стикса, размытому кровью, низовью.
Цикл за циклом, виток за витком,
всё непременно приходит к началу.
Тонкой догадкой нежданно, мельком
ясность, как искра, ход мыслей пронзала:
смыслы в балансе – не Инь и не Янь,
равным по лжи и по правде не править!
Всем изначально главенствует грань –
Духа обитель; Его нам и славить!
Янь обжигает Инь чистотой,
красочны лужи разлитого света.
Знаю, не будут последней войной
эти январские поиски лета.
Эпилог
Вот так себя я открывал
в извечной битве двух начал.
И смело (страха пот скрывал)
рвал сотни пыльных покрывал
с Изиды тонкой, как астрал.
Я помню даже чудеса,
но очи духа злом сомкнув,
сменил на мощи телеса.
Цеплялся еле-еле за Надежду.
Веры ток заткнув,
реальность бредом подменил.
И свету кланяясь, жил тьмой.
Мертвец немой живым не мил,
но лаской дали б вы мне сил,
навряд ли проще был путь мой.
И всё ж он был такой, как был.
Знать, без заплывов в мрак, гнилых
грехов со дна не сжег луч ил,
без тьмы б болезнь не изучил.
Познав же, вижу и больных!
Строфой последней здесь почил,
январской студи вязкий стих!
3 марта 2009