Вход в Тарханы

Лия Антонова
I

В Тарханах дождь, рассеянный и жидкий,
Гусей прогнавший с серого пруда.
Я в первый раз приехала сюда,
Увы, не в экипаже, не в кибитке.
 
Да и поручик никого не ждал
В усадьбе своей бабушки надменной.
На кассе заплатив смешную цену
За вход в тот век, вошли мы в светлый зал.

Меня здесь поразили зеркала…
Нет-нет, они смиренно отражали
Всё то, что нужно, будто бы не знали,
Что в них – отгадка прошлого жила.

Намеренно не зажигался свет,
Свечей огарки были в пол-мизинца.
«Как в девятнадцатом», - сказали нам. И лица
С портретов тёмных чуть кивали вслед.

Мне показалось, или ушей моих
Коснулся звук, таинственный и дальний?..
Виднелся пруд из бабушкиной спальни.
Дождь припустил, затем внезапно стих.

О подлинности некоторых вещей
Твердил экскурсовод внизу в гостиной.
Что все они поистинне старинны –
Сомнений нет. Но чьи они вообще?

Арсеньевские кресла и комод,
Коробка старых Мишенькиных красок,
Фарфоровая треснувшая ваза,
В потрёпанных обложках Вальтер Скотт.

А остальное – сундуки, ковры,
Рояль, гардины, самовар в девичьей,
Всё это, чтобы было нам привычней,
Как элемент воссозданной игры.

Но это – не столь важно… В тишине
Осенней ночи всё опять вернётся
На прежние места, вновь колыхнётся
Свеча, запляшут тени на стене.

И бабушка печально поглядит
На спящее село, где за оградой
Церковной спит сама с Мишелем рядом,
И шаль плотнее стянет на груди…


  II               
Любители почтенной старины
Недальновидностью порой удивлены:
Где дома прежнего найти изображенье?
В нём столько страшных разыгралось бед,
Сюда в пелёнках был внесён поэт.
Как разобрать сей дом без сожаленья?!

Арсеньевский упрямый, странный род
Себя, казалось, ввек не изживёт.
Но всё сложилось несколько иначе…
Хозяин с горя руки наложил,
Угасла дочь в расцвете юных сил,
И черноглазый мальчик тихо плачёт.

Да полноте! Хозяйке ль до того,
Чтоб дом запечатлеть? Она его
В ночных кошмарах увидать боится!
Поодаль уже новый возведён.
Поменьше и попроще будет он,
Войдя в семейной хроники страницы.

               
III
Ей минуло чуть больше двадцати,
Когда, как уверяют старожилы,
Она со служкой по селу ходила,
Неспешно, осторожно, через силу,
Лекарства раздавая по пути.

«Мари, вы пуще прежнего бледны!» –
Муж, наезжая редко, удивлялся,
Скандалил с тёщей, громко бесновался,
Надолго никогда не оставался
И уезжал, не чувствуя вины.

Она же, на колени посадя
К себе ребёнка, клавиши терзала.
Терялся голос средь пространства зала,
Когда она устало напевала.
И плакало, прижавшись к ней, дитя.

… Февральский снег всю ночь тоскливо мёл.
Была суббота. Пел дьячок над нею.
Лицо усопшей стало вдруг юнее,
Его черты – спокойней и яснее,
И кто-то тихо мальчика подвёл.

Но всё вокруг ему казалось сном…
Зять бабушку поддерживал под руки.
За окнами сновали ловко слуги,
Счищая снег с дорог, ведущих в дом.