Морфий на брудершафт

Роман Пастух
Ночь залила нашу обитель,
Глядит через стекло, бесстыжий, звездный зритель.
Адама сын и Евы дочь, едят плоды любви,
В контакте тесном изумительной игры.
 
Она ввергает тело в бунт, одним лишь только взглядом.
Тот взгляд, прелюдия к грехам, ударит мощным градом.
Склонившись над его душой, сорвав последнюю чеку,
Ручкой опершись о плечо, впечатала любви в щеку.

Нагие мысли вперемешку с страстью,
Минутною, порабощены, напастью.
Казан гремучей смеси, всех существующих пропорций.
Две плети сладкого, плеть яда, парочка эмоций.

Одежда в клочья, мысли в прах,
Тела в агонию, где обитает страх.
Прикусывают губы в потоке страсти спазмов,
Бросая возбуждающий запал в хранилище оргазмов.

А на шкафах, в углах, на стульях,
Внимая, каждый жизненный рефлекс.
Заполонили комнату амуры,
И не моргая, зрят наш секс.   

В амуниции любовной с парой крыл на перевес,
Рота карликов кудрявых обсуждают сей процесс.
Зачем спустились к нам с небес?
У всех командировка? Или обычный интерес?

Он, с исполосованной спиной, она, на бедрышке, с засосом,
В объятиях из камня, заключена могучим торсом.
Вспъяены немного вдохновеньем.
Изранены любовью, но сыты наслажденьем.

Мы утро жжем в безделии купаясь,
Вкушая по крупице времени песок,
Друг дружкой впору упиваясь,
По кружке хаоса глоток.

Ведь лучше, ласк немых, на завтрак нет
Сплетение прикосновений, оргазма след.
Опять в костер казан для секса.
Покорно по стопам врожденного рефлекса.

Дарить себя всего, вкушая без остатка.
Быть пламенем, который жжет так сладко.
К порыву от порыва жить, и ждать с надеждой,
Невинный стан божественной улыбки, красивый, очень нежный.