Три дня не соблюдавший этикета,
Не выбритый, голодный и хмельной
Наш Царь велел закладывать карету
И шел проститься с собственной женой.
Но юная и властная Царица,
Едва знакомые услышала шаги,
Как попросила фрейлин удалиться
Холодным мановением руки.
Вот он вошел, она пред ним присела
И опустилась в кресло чуть дыша,
И Царь к жене приблизился не смело
Как будто двигался по лезвию ножа.
«Я уезжаю и пришел проститься,-»
Он как ребенок говорил навзрыд -
«Смоленск был взят, французы у столицы!
И им ничто не противостоит!..»
И Царь упал к ногам ее рыдая,
И голос его истово дрожал
И он молился, сам не понимая
Чего он от молитвы ожидал.
Но та, Царя с собою увлекая,
Вдруг указала строго на кровать, -
«Поспи,-» сказала, нежно обнимая,
И как ребенка уложила спать.
И он поддался благодатной дреме,
Был сладок сон, хоть Царь уже вспотел,
Ведь мозг, немного притупленный в роме,
От государственных не отказался дел...
И снилось Александру, что Россия -
Больная и измученная мать,
Которая неистово просила
К ней лекаря немецкого позвать;
И врач в пенсне выписывал пилюли,
Пиявок ставил, кровь больной пускал,
А под Москвою в бешеном аллюре
Бесславно полк гусаров погибал...
И всем хорош был доктор иностранный,
И толк имел в целебных порошках,
Пока душевная в больной не вскрылась рана
И смерть не ждала в нескольких шагах...
И мать, забыв про прежние заботы,
Звала дрожавшей, немощной рукой
Кого-нибудь, но чтобы этот кто-то
Был для нее знакомый и родной, -
Ведь он больного выслушать сумеет,
И может сутками он рядом с ним не спать,
И вовремя больного пожалеет,
Поскольку он умеет сострадать...
И так для армии, боями изможденной,
Для разоренной войнами страны,
Не может генералов быть надежней,
Чем те, что той страною рождены,-
И Царь решил, что он решит задачу:
Спасет страну, отечество, народ,
Когда Кутузова командовать назначит,
Который собственной страны не подведет...