Морфий лился по ладоням, смешиваясь с теплой водой на столе.
Вперемешку с черным мятным опиумом дрался за глоток воды из разрезанных бутонов мака.
Мозг воспален после трех бессонных ночей.
Аммиак въедается в черепную коробку маленькими скользкими змейками.
Тщетные попытки защитить равновесие мыслей, сохранить правильный порядок книг разрушают мои крепости.
И теперь очень сложно не впасть в зависимость от боли.
Устаю.
Все чаще пассивна, безэмоциональна и спокойна.
Боятся.
Не зря.
Возможно, что будет взрыв.
Буду рвать каждого без очереди, без выслушивания жалоб и обид.
Паникуют.
Мне смешно.
Мало кто замечает за этой паникой серых дней мою печаль, тайную душевную боль.
Я не обижена этим.
Нет.
Мне сейчас не нужно, чтобы ко мне лезли в душу, пытались как-нибудь помочь.
Наркозависимость от ксилометазолина меня сладко укачивает, заворачивает в теплый воздух с привкусом кедрового ореха, и я засыпаю.
Во сне нахожу все ответы и все решения уравнений с двумя неизвестными.
Все просто, как оказалось.
Осталось только накопить силы для рывка.
Ведь так приятно быть хрупкой, быть легко разрушимой, когда этого никто не видит.
Так проще накопить силы, не приходится тратить их еще на защиту, на двойную оболочку платиновой кожуры.
Так дышится легко после трех часов самонасилия.
Шатаясь от смеха по веревке, привязанной к окну в Тот мир, боясь не упасть в пропасть апатии, было так невыносимо страшно.
Проверяла качество отточенных нервов.
Хотела попробывать обжигающие капли виски, не достала до полки, свалилась в пьяном угаре на ковер.
Подобрали и отнесли на место. Били по щекам, обливали холодной водой.
Все также в коме.
Смотрю пустыми глазами в окно.
Лежала чуть живая.
Этиловые страсти больше не плавали в венах.
Пусто и холодно.
В снежинках имела сказку на ночь.
Красиво имела собственные мозги. Три часа.
Ровно три часа все это творилось в обветрянной комнате.
Прошло.
Убавила громкость.
Смотри, смотри, как умирает моя стерва... Вот так. Для тебя, мой любимый, умираю, для тебя...
13 декабря 2008