Сегодня Марине предстоял очередной интересный день. Она чуть приоткрыла глаза и увидела как солнце, отражавшееся в стеклянной части люстры, выводило радужные узоры на разложенных на столике листах. Там, как обычно, было много всего: квитанции, билеты на поезд, какие- то записки и письма. В общем, всё, чем она жила последний месяц, лишь бы не думать о том, что происходило "до". Потому что это было стыдно, это было до ужаса больно. Но это было, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
Как и каждое утро, Марина отогнала от себя усилием воли грустные мысли, и села в кровати. Сразу же включился будильник-радио. Как-то так всегда получалось, что она вставала раньше.
«И каждое утро на абордаж…» - пел будильник-радио приятным мужским голосом.
Марина хмыкнула про себя и отправилась варить кофе, попутно, взяв со столика листок бумаги официального вида, и попробовала ещё раз его перечитать. «Договор участника городского юношеского конкурса песчаных скульптур. Заверенная копия» - констатировала надпись на листе. И в который раз дальше первого пункта изучение сего документа не продвинулось.
Марина поставила на огонь турку, а по листку, брошенному на кухонный стол, расползалось пятнышко от случайно попавшей воды.
Конечно, хорошо бы быть аккуратнее с документами, хорошо бы их читать, перед тем как подписать. Ну а с другой стороны, иногда хочется сделать что-то необдуманное, что-нибудь, что отучит сожалеть, о чём бы то ни было.
И ещё раз, перечитав первый пункт, обязывающий её явится сегодня, в шесть вечера, на городской пляж, Марина оставила это безнадёжное дело и занялась кофе.
Из комнаты диктор радостно вещал о надвигающейся на город небольшой облачности.
"Городским и юношеским" этот конкурс был официально, а вот "песчаных скульптур" – с размахом, грандиозно и по всей своей сути. Уже на подходе к пляжу было видно огромное дерево из песка и какого-то материала, не иначе как чудом, воздвигнутое приглашённым мастером мирового класса (и сколько же денег угрохала городская власть ради раздутия подобной шумихи). Чуть пониже и поодаль, но не менее грандиозно высились произведения городских художников, не далее как вчера тоже соревновавшихся в этом недолговечном искусстве.
А сегодня, как бы в довесок ко всему, на не очень большой площадке, находившейся ближе всего к реке, проходило соревнование между юными скульпторами-художниками, как обучающимися профессионально, так и самоучками.
Марина подходила под эти критерии, уже два года как учась на художника.
Грех не попробовать, решила она, когда на вокзале, ей, возвращающейся с чёртовых куличиков, улыбающаяся девушка вручила листовку о конкурсе.
Видимо, ей надо было предпринять хоть что-то. До учёбы оставалось ещё пол месяца, дела закончились, а ни одного дня «просто так», ни одного дня больше, она бы не выдержала.
Песчаное дерево, (Кажется, это был баобаб?) издалека завлекало зевак, и они, прохаживаясь около, неизменно заглядывали на сам конкурс. Оттого народу было много. Одни любовались тем, что было построено, другие смотрели на то, как начинает возникать очередная партия изваяний. В толпе были и дети, некоторые сновали между продавцами мороженного и всяких сладостей. Большая же их часть, уже выпросив у родителей всё что нужно и наслаждаясь угощением, каталась на аттракционах, поставленных на пляже специально, к мероприятию.
Там же была и племянница Марины. Неспешно вкушая мороженное, она каталась на невзрачных качелях, а её подруги сидели на лавочке и что-то обсуждали. Марина взяла её с собой, наверное, не столько ради поддержки, (От десятилетней девочки вряд ли стоит такого ждать.) сколько ради того, чтобы не оставлять одну. Родители Марины жили всё лето в деревне, а сегодня к ним помогать уехал и брат, а вот племянница не захотела, попросилась остаться в городе, с друзьями.
Конкурс начался как-то незаметно, участников просто развели по положенным местам и оставили наедине с горой сырого песка и инструментами. Объявив их уже тогда, когда они начали работать.
Место для скульптур было огорожено верёвкой, однако, шум толпы в отличие от самой толпы она не сдерживала.
Изредка, до разума Марины, уже начавшей работать и привычно отключившейся на это время от мира, доносились отдельные фразы. Конечно, не стоило обращать на это внимание, стоило продолжать делать своё дело.
Но она поняла, они узнали её. Все эти люди, что у неё за спиной переговариваются полушёпотом, конечно узнали.
-Это она…
-Ну конечно, я помню, он чуть не прыгнул…
-А она, вот девка бесчувственная!
Марина постаралась не вслушиваться в последующую непечатную лексику и постаралась углубиться в работу.
Конечно, они не могли не узнать "девку". В этом городе, где единственным развлечением детей и взрослых был телевизор. Где сплетни разносились со скоростью спешащих набрать телефонный номер подруг, бабушек. Как это могло быть иначе? И ещё неизвестно, что станет с родителями, когда они приедут и узнают, что за скандал городского масштаба устроила их дочурка.
Обидно это, до чего же обидно. Ведь она делала всё, что велит её сердце и совесть. А сердце, видно, подвело, а совесть обманула.… Не известно, как бы они, те что сейчас рассуждают о ней и осуждают её, поступили бы, в подобной ситуации.
Она оглянулась, и от неожиданности чуть не выронила скребок, которым выравнивала поверхность песка. В толпе мелькнуло до невозможности знакомое лицо. Мелькнуло и тут же исчезло. Показалось? Могло и показаться, недаром этот человек снился ей уже месяц подряд. Его вымученная улыбка, бледность и заострённость черт и два слова, «Будь счастлива»…
Глупец! Как он мог подумать, что она сможет быть счастлива после такого? Как он мог подумать, что она вообще сможет просто так жить дальше?
Всё что происходило тогда, она помнила до мельчайших подробностей. Да и соседи, видевшие репортаж вечером за чашкой чая, ещё не скоро ей забудут загубленного паренька. Ведь лежал, милок, две недели в больнице, восстанавливался после психологической травмы.
Лежал. Несомненно. И Марина не пришла туда. Даже навестить, иначе ему было не поправиться. Она решила не напоминать. Ведь если ей было так больно и стыдно, как же должно было быть юноше.
Всё это началось давно, он ухаживал за ней, он обеспечивал её после, когда она согласилась встречаться с ним. Он не чаял в ней души, её родители не чаяли души в нём. Но сколько Марина не раздумывала над этим, выходило, что максимум, что у неё к нему было, это привязанность, желание комфорта. Но никак не любовь. Однажды она набралась смелости и сказала ему об этом. Они расстались, там же, где и гуляли. На набережной, рядом с мостом через реку, делящую их город на две части. Её дом был неподалёку, и она сразу ушла а он остался стоять и думать, глядя на воду внизу.
А на следующий день, по обыкновению машинально листая каналы телевизора, она увидела это.
Бледный юноша, окружённый видеокамерами, штатным психологом и милицией держался руками за ограждение, стоя на самом краю. "Решится ли он прыгнуть", - гласил вопрос журналиста, ведущего репортаж. Впрочем, гласил он это уже в пустой комнате, а Марина мчалась на набережную, туда, на мост, кажется, даже не заперев входную дверь.
А потом она смотрела, как его уговаривали, пыталась что-то кричать. Он увидел её, улыбнулся… Он и правда думал, что так будет лучше. Он разжал руки.
Марина сделала отчаянную попытку прорваться через небольшую, однако, не дающую прохода толпу. Подбежала, и, врезавшись в бортик, успела схватить его куртку. Успевшие чуть раньше милиционеры держали его за обе руки. Он безвольно висел и плакал. Плакал, и когда его втаскивали, и когда за ним закрывали дверцы «скорой».
А Марина сидела на бордюре, сжимая куртку. Потом она, конечно, корила себя за то, что так покладисто отвечала на вопросы журналиста, взяв на себя вину за всё происходящее. Личная трагедия человека, вынесенная на широкую общественность, всегда превращается в шоу и всегда от этого только больнее.
Впрочем, это было после, а в тот день она пришла домой, аккуратно закрыла за собой дверь и упала на кровать. И её бы воля, она бы больше не вставала. Это случилось, это знают все, и это теперь не исправить.
Работа доходила до середины, и только теперь Марина поняла, что, задумавшись, несколько отклонилась от планируемого, и из песка, по мере работы, появлялась всё чётче фигура человека. Наверно Марина и сама испугалась того, что у неё выходило, но взяла себя в руки и продолжила дело.
Тем временем небо темнело, помимо обещанной синоптиками в этот день небольшой облачности, там были ещё и тучи. Они будто расширялись над головой собравшихся. То начинал накрапывать дождь, то, прекращая дождь, вдруг налетал ветер. Многие люди засобирались домой. Но конца конкурса никто не объявлял, и Марина просто продолжала.
Постепенно из-под её рук выходили знакомые черты лица. Но плакать почему-то уже не хотелось, хотелось закончить работу.
Ветер всё усиливался.
Конкурс придётся закончить, сказал в микрофон устроитель мероприятия грустно, подсчитывая упущенную прибыль.
Участники повздыхали вокруг своих незаконченных работ. Сфотографировали их на память и решили убраться подобру-поздорову, по дороге борясь с ветром, который уже напоминал ураганный. Слышно было, как трещат деревья в роще, недалеко от пляжа.
Марину это как-то не очень насторожило. Она, не смотря на оклики, продолжала работать, охваченная чем-то непонятным и не оставляющем выбора.
-Привет, - различила она в шуме голос, который сразу узнала.
-Привет, - ответила она почти беззвучно, и не отвлекаясь от работы.
Наверное она хотела сказать ему многое… Но всё как-то уже перекипело и осталась только горечь.
-Ты ведь не собираешься здесь оставаться?
-Нет, но я должна доделать работу.
-Не должна, посмотри уже никого здесь нет.
Она коротко осмотрелась по сторонам, кивнула, но продолжила.
Казалось бы, и ветер и дождь могли бы уже давно смыть её работу, но та как-то ещё держалась, немного накреняясь, и, пока ещё не уступая стихии.
-Где твоя племянница?
Марина осмотрелась уже более осознанно, но ничего не смогла сделать, руки будто бы сами продолжали лепить знакомые очертания. Она стояла вся мокрая, не ощущая этого. Он подошёл и попытался коснуться её плеча. Она дёрнулась в сторону, не давая ему дотронуться.
Затем она наклонилась и вытащила из своей сумки знакомую им обоим куртку. Ничего не говоря, она накинула её на песчаное изваяние.
То, что было после… Ей казалось, что это сон. Изваяние ожило, как будто бы с живого человека просто слетела песчаная корка. Перед ней и за ней стоял один и тот же человек. Впрочем, тот, что был за спиной, был не на столько важен, сколько тот, что смотрел в её глаза. Бледный… он обнял её и прошептал, «Будь счастлива». А она стиснула его в объятьях так, будто он оставался её последней надеждой на жизнь, будто он был последним глотком воздуха в этом мракобесии стихии.
Она сказала ему о том, о чём не успела тогда. Она шептала, чтобы он не уходил. Говорила, как ей жилось весь этот месяц. А он понимал, он гладил её рукой по мокрым волосам. Такой близкий...
-Ведь разве я сделала что-то не правильно, разве должна я была продолжать обманывать тебя?
Он помотал головой.
-Ты всё сделала правильно.
-Ведь разве я могла знать, что будет после? Ведь сейчас я люблю тебя, это правда… Но тогда… Наверное, мне всё это необходимо было пережить?
-Да, - сказал он тихо, улыбнулся, и, заслоняя от ветра и дождя, понёс на руках. Куда-то. Она не понимала куда. Ей было хорошо и тепло. И она согласилась бы сейчас не просыпаться.
Её нашли лежащей на берегу и сжимающей мужскую куртку.
Её нашёл тот самый юноша, которого месяц назад показывали в новостях. Он дрожал, дрожала и девочка одиннадцати лет, державшая его за руку. Племянница Марины, кажется, недавно плакала, а теперь судорожно вцепилась в руку знакомого ей человека, среди всей этой чужой толпы.
Она открыла глаза, обнаружив себя на омытом стихией пляже, в окружении толпы. Мысленно представив себе заголовки местных газет, о сумасшедшей участнице конкурса, она слабо улыбнулась.
На коленях возле неё стоял тот самый человек, и Марина могла поспорить, он не видел ничего, что происходило там, на пляже, видимо он сам отправился искать её племянницу. И нашёл. Теперь он смотрел на неё с беспокойством, пытаясь понять, в каком она состоянии.
А Марина улыбалась, уже открыто. Ей было всё равно, что скажет толпа. Важно было только то, что кошмар закончился.
Сегодня случилось самое важное. Случилось прощение.
И она поднялась на ноги, продолжая сжимать в руках перепачканную в песке куртку.