- Но почему послезавтра? – кричал Мэнсон. – Почему не завтра? Почему не сейчас? Мы стоим на границе. До противника рукой подать. Один короткий марш-бросок, небольшое сражение, и мы победители! Трофеи, женщины, праздничный банкет, наши знамёна над покорённым городом. Триумф, парад победы, мародёрство! Что мы ждём?
Главное фашистское командование стояло по стойке смирно, выпячивая груди, увешанные крестами и прочими медалями.
- Я требую ответа! – Мэнсон подошёл к Геббельсу, приставил к его лбу дуло пистолета. – Ты! Отвечай!
- Понимаете, фюрер, у немцев есть национальный праздник – Октовберфест. День пива, веселья, единения и потакания слабостям. И этот день завтра. Мы не сможем заставить людей воевать вместо того, чтобы сдувать пену с бокалов, говорить тосты, скакать на табуретах, петь йодли, есть сосиски и похлёбку из чечевицы. Поймите же, существуют вековые традиции, которые нарушать кощунственно. Арийцы получили мировое господство только благодаря своей педантичности, любви к порядку и распорядку. Тяга к хаосу и спонтанности не живёт в наших душах. Это чуждые нам понятия. Всё должно находиться на своих местах. Трусы в комоде, посуда в шкафу, завтрак в семь, секс по четвергам, а Октовберфест – завтра. Если ломать устои, хотя бы даже один, начнётся беспорядок, разгильдяйство и отсутствие дисциплины. А дисциплина на войне – главное. Вы согласны? Всего день переждать…
- Да?! – закричал Мэнсон. – А послезавтра у вас по плану – катание на пони или стрижка газонов. И что тогда? Так и будем здесь куковать? Нам нужно стремительное наступление. И вообще, какой ещё Октовберфест? У нас что сейчас, октябрь что ли?
- Завтра пятница. Этот праздник проводится каждую пятницу.
- Чёрт, хорошо живёте! В четверг – секс, в пятницу - пиво, в субботу – день похмелья, в воскресенье – церковь. Немедленно привести войска в боевую готовность. Через час выступаем.
- Вы, конечно, можете меня пристрелить, но ничего не изменится. Никто воевать не будет.
- А если расстрелять каждого пятого?
- Хм, - Геббельс почесал затылок. – Не получится. У нас патронов почти не осталось.
- Это как?
- Ну, просто. Мы же провизии мало взяли, чтоб солдаты голодные и злые в бой шли, так они по пути у местного населения патроны на жратву выменивали.
- Что?! Ублюдки! Ладно! Я сейчас лично каждому второму глотку перережу!
Мэнсон дрожащей рукой снял с культи крюк и на его место поставил нож. Огромный, с кровостоком, больше похожий на небольшой меч.
- Сейчас же! Каждому второму! – выкрикнул он и выскочил из палатки, в которой располагался штаб.
- Это вряд ли, - пробормотал Геббельс.
Мэнсон вернулся через несколько секунд. Его трясло от негодования, в уголках рта висела пена. Генералы по-прежнему стояли навытяжку.
- Где все? – спросил Чарли.
- Дома. Говорят же вам – Октовберфест. Что его, в лесу праздновать? И пива тут нет. Но ничего, послезавтра в семь утра все будут здесь, все до одного. Ни минутой позже. Чтоб на завтрак успеть. Завтрак в семь…
- Спасителя ангела хранителя мать! – рявкнул Мэнсон. – Пошли вон все, пока я за вас не взялся.
Командование за секунду растворилось в воздухе. Мэнсон сел на стул, стараясь унять раздражение. Его всего трясло, и хотелось кого-нибудь выпотрошить. Он слышал, как офицеры шумно погружаются в грузовик, чтобы успеть домой, отпраздновать грёбанный Октовберфест. Завёлся мотор, чихая и пукая, и машина укатила, увозя вдаль дружное «Ах, мой милый Августин».
Чарли закурил, вышел на улицу в объятия ночи. При свете луны прорисовывались контуры брошенных танков, пушек, мотоциклов и самокатов. Поляна, на которой разбили лагерь, больше походила на свалку металлолома.
Кроны деревьев чёрными великанами покачивались на фоне усеянного звёздами неба; журчал сверчок и злорадно ухала сова. Воздух пропитался ароматами ночных цветов. Но Мэнсон видел перед собой горы трупов и слышал мольбы о пощаде. Голоса в голове требовали.
- Ну что же ты, - говорили они, - для чего ты собрал нас? Слабак! Где жертвы? Мы голодны. Напои нас кровью, накорми нас плотью. Или мы устроим в твоей башке такую революцию… Давай, взорви этот мир к чертям собачьим! Пусть они все сдохнут.
Кто-то истерично хохотал, кто-то монотонно просил, кто-то матерился. Голова разболелась, в глазах заиграли бензиновой радугой цветные пятна, подступила тошнота.
- Заткните пасти, уроды. Замолчите немедленно.
- Да сейчас! Размечтался.
Мэнсон подумал, что неплохо было бы просверлить в голове дыру и выпустить из себя этих мерзавцев.
Словно прочитав мысли Чарли, маньяки разом умолкли.
- То-то же.
- С кем это ты разговариваешь, парень? Что-то я никого не вижу, - послышался голос за спиной.
Мэнсон оглянулся и увидел здорового мужика с всклокоченной бородой и с повязкой на глазу. В лунном свете он казался великаном из сказки.
- Ты ещё кто такой? – спросил Чарли, примеряясь, куда вогнать нож. В горло или в живот.
- Я Один.
- Вижу, что не два. Что надо?
- Ты ножичек опусти, а то совсем без рук останешься.
Что-то не хотелось связываться с громилой, и Чарли от греха подальше совсем отстегнул нож и сунул его за пояс.
- Вот так-то лучше, - сказа Один. – Я тут по делу. Говорят, война будет.
- Никто ничего не говорит. Тебе какое дело?
- Мои девочки- валькирии уже ждут, когда можно урожай собирать.
- Ты можешь нормально говорить, а не бредить? Какие девочки? Какой урожай?
- Ты в мифологии полный ноль? Они собирают души достойных воинов.
- Тогда им здесь делать нечего. Тут одни фашисты. И у них Октовберфест. Ты не по адресу.
- Я сам разберусь. А ты кто будешь?
- Я? – Мэнсон ткнул себя пальцем в грудь. – Я – фюрер. Я вождь этого стада пивных бочек, которое сбежало с передовой, чтобы выпить по бокальчику.
- Бывает. Я бы тоже между пивом и войной выбрал пиво.
- Мужик, вот скажи мне. Вижу, что ты всякого повидал. Что мне делать? Я – псих, отморозок и беспредельщик, бандит, убийца, стал вождём нации и в принципе правителем завоёванного фашистами мира…
- И что? Все вожди и правители прошли тот же путь. Ты думаешь, честного и порядочного человека допустили бы к рулю? Или думаешь, путь к вершине устлан лепестками роз? Нет, только по трупам и судьбам.
- Наверное, ты прав…так вот, что я хотел спросить – что мне делать дальше?
- А ничего. Убей себя. Тебе сразу полегчает, сразу отпадут такие вопросы. И вообще, вопросы, - бородач засмеялся. Громко, раскатисто; смех улетел и сразу вернулся многократным эхом. – Парень, я не психиатр, ясно? Делай что хочешь. Мне плевать. Только вот девочки переживают, когда же война начнётся. Так что, ты не затягивай.
- Да уж… - начал было Мэнсон, но увидел, что собеседник исчез, растаял в воздухе, словно и не было его вовсе. – Чёрт, глюки начались.
Павел проснулся от мерзкой птичьей какофонии. Он любил трели пичужек, но только не в шесть утра на похмелье. Выпитое вчера искажает действительность сегодня. Самые аппетитные ароматы вызывают тошноту, женщины совсем не вызывают той похоти, как накануне, что уже говорить о рецепторах вкуса. Пение птиц провоцирует головную боль.
Павел поднял камень и швырнул его в крону дерева, откуда доходили самые противные рулады. Несколько птиц взлетели, испуганно рассматривая с высоты, кому это они помешали.
Солнце уже поднималось над горизонтом огромным шаром. Павел обошёл поляну и посчитал всех присутствующих. Динозавра не заметить было не возможно. Максим и Лита спали в гараже, набросав на пол травы. Борис лежал возле погасшего костра, крывшись белком. Все на месте. Потерь нет.
Он пошёл к дереву, на котором висела машина. Ничего с ней за ночь не произошло – она не превратилась в лесное чудо-юдо, не покрылась мехом или чешуёй, не отрастила рога и хвост. Парашют ярким пятном покрывал верхушку дерева.
План действий – снять машину, найти горючее, помочь феминисткам победить фашистов, отправить этих заблудших во времени домой в прошлое, и можно отдохнуть и подумать о своём предназначении, о своём месте в жизни.
Павел вернулся обратно и потряс за плечо Бориса.
- Боря, вставай.
Борис скривился, невнятно побормотал во сне, и перевернулся на другой бок.
- Боря, подъём.
- Угу.
- Боря, сейчас с носка по рёбрам получишь. Вставай.
- Гу.
- Боря, пить будешь?
Борис моментально открыл глаза, спросонья моргая ресницами и пытаясь сориентироваться в пространстве и в ситуации.
- Что? Случилось что-то? – спросил он Пашу.
- Просыпайся. Дело есть.
- Наливай.
- Так, я ухожу по делу. К вечеру вернусь, если ничего не случится. Вам поручение – снять машину, поискать топливо. Масло конопляное. Помнишь?
- И где его достать?
- Понятия не имею. Слышал, что фашисты выращивают марихуану, и делают из неё масло, а потом добавляют в коктейли.
- Извращенцы. Перевод продукта. Хорошо, босс. Сделаем, что сможем. А вы далеко?
Павел лишь махнул рукой, и пошёл вглубь леса, в ту сторону, где виднелись контуры гор.