И зябко мне, и ветер щиплет кожу,
И солнце уж не греет, но пока в зените,
А я свою слегка поморщенную рожу,
Скручу небрежно в сторону, где вы сидите.
За столиком из гладко резаной сосны,
И ветер заиграет вашим легким платьем,
Скучаете в начале лета, в окончании весны,
И ищете глазами, кто за ваш обед заплатит.
А я кручусь и ёрзаю в лежанке под навесом,
Смотрю на ваши худенькие ноги, О! Шайтан!
Я подошёл бы к вам, коды я б был повесой,
Ну а пока я… только лишь поэт и шарлатан.
Гудит гудок, прощается с заплеванным причалом,
И я в толпу, мне серых незнакомцев, помашу,
Наверно ваш там муж, и что-то вам кричал он,
И я, как водится, какой-то бабе прокричу.
О том, что мол, любимая, но не моя, прощай,
И ей я в тридцать два корявых улыбнусь,
И та… и эта… и вон та вот незнакомка, обо мне незабывай.
И как обычно, за перила я схвачусь, и рассмеюсь.
И шляпки запестрят по палубе и каблучки,
И заскрипят баулы, сумки, чемоданы,
А вечером, у ресторана, закружатся как волчки,
Блондинки, рыжие, брюнетки – разномастные шалавы.
Подсел за столик к вам молоденький юнец,
Наверно щас распишет вас, расхвалит, не прилично,
Захвалится своими титулами он в конец,
И кошельком потрусит, как обычно.
Уходит… почему, зачем, наверно туфли мыть,
Устали вы от этих вечных форс-мажоров,
Мне тоже скучно, предложил бы вам дружить,
Но иностранцы мы, и нету тем у нас для разговора.