Мой город стал неузнаваем.
Опошлился он как-то, охамел.
И появился новый в нем хозяин.
Из грязи в князи наш пострел поспел.
Себя любимого он просто обожает.
И как ему себя не обожать?
Ему все двери настежь раскрывают
И ручку норовят поцеловать.
Его манеры женщин не смущают,
Мечтает каждая попасть к нему в постель.
Своих желаний дамы не скрывают:
Они хотят уехать в Куршевель.
Мой город стал провинциален,
Опошлился он как-то, охамел.
Лишь юморист теперь здесь гениален,
А Пушкин с Гоголем остались не у дел.
Их и на сцену бы, наверно, не пустили,
На телевидении б сказали: "Неформат!
Нужны произведения другие!
Побольше пошлости! Нам нужен мат!
Чтоб спали все друг с другом словно свиньи...
Кумиром был бы пьяный олигарх"...
Здесь классики окажутся бессильны:
Их муза - Аристотель и Плутарх.
Мой город стал неузнаваем,
Опошлился он как-то, охамел.
И даже дети в нем теперь нахальны.
Они уверены, что истина в вине.
Они с пеленок пишут и читают,
Рисуют, правда с рожками, людей.
Под вопли рока дети засыпают,
А куклы их похожи на...
Кем вырастут детишки, я не знаю.
Хотя по опыту могу предположить:
Родители горючими слезами,
Оплакивая деток будут жить.
И побегут за помощью к гадалкам,
А кто-то в церковь, может быть, зайдет.
Родителей, конечно, будет жалко.
Но поезд их сегодня отойдет.
Мой город стал неузнаваем.
Опошлился он как-то, охамел.
Детишек здесь в утробе убивают,
Чтобы ребеночек родиться не посмел.
И над детьми кровавые расправы
Оправдывает видный "гуманист".
Хотя назвать его по правде надо:
Служитель смерти, то есть сатанист.
Мой город стал неузнаваем.
Опошлился он как-то, охамел.
Здесь золотой телец теперь хозяин.
А правда с совестью остались не у дел.
Но долго так не может продолжаться.
Бог терпелив, но есть всему предел.
Должно все очень скоро поменяться:
Останется хозяин не у дел.
И опустеет многолюдный город.
Порушатся в нем замки и дворцы.
История здесь повторится снова:
Не сбудутся безбожные мечты!