Окно распахнуто, и я сижу на стуле.
Качаюсь, думая о том: не упаду ли…
О том, что птичек в этот год слетелось больше,
чем в прошлый год и что года мои похожи.
Не друг на друга, но на них: пернатых. Если
жизнь вне земли и есть, то без, без этих песен.
Приятно, ощущая вкус во рту победы,
подняться (пусть на два прыжка, но ближе) к небу.
И пусть орудие мое не из удобных,
приятно отдалиться от себе подобных;
пусть на мгновение – его мне хватит, чтобы
почувствовать себя не тем, кто я – в природе,
и, вместе с тем, не навредить себе, без страха
взлетая над самим собой вторым Люфтваффе.
Пространство за окном кричит посредством ветра
на листья, на траву – на все, что этим летом
не в силах отвечать ему: пространству. Осень
сметет их (видимо, туда, где нас не спросят
о пожеланиях на счет комфорта, окон
на Пер-Лашез и о трубе с двойным моноклем
для созерцания светил в бескрайнем мире
на фоне мраморных перил в известном стиле –
о солидарности со всем вселенским планом…)
Нам нечего сказать в ответ снегам, буранам,
землетрясениям – тому, что есть свобода
от всяких обязательств. Мы во власти Рока.
И хоть я знаю, что весной вся зелень лета
опять повылезет, но мне противно это:
вот так сидеть и ощущать себя с травою
на равных… Господи! еще потом с любовью
смотри на то, что мы зовем гринписом, Домом:
как я попал в него? и кто дал ход законам,
по коим не одну луну живем и гибнем?
Гринпису – не до нас. И мы сказать спасибо
еще должны, нам говорят. Кому?.. На сколько
самоунизиться еще, чтоб стать довольным?
…что чувствует малыш, когда он понимает,
куда попал, в сравненьи с тем, что оставляет?
Восторг? Нетварную любовь? Благоговенье
перед вдохнувшим жизнь на жизнь без измененья?
И должен ли малыш вообще кому-то что-то
за неспособность изменить судьбе? Свобода –
когда в душе нет ничего, помимо чувства,
что все прошло и никуда идти не нужно.
Бесцельность может угнетать ломать, калечить,
зато при жизни узнаешь, что значит: вечность…
И мне смешно. Не потому, что, как собака,
ее я чую, просто смех сильнее страха.
Мне нравится читать слова на развороте
дареных книг и купола Буонарроти.
Еще мне нравится смотреть на окна, (всуе
да не забуду) проверять mg на стуле.
В конце концов примеры есть среди пернатых,
когда не по, а вопреки звучат сонаты
из их гортаней: «Не беда, что все проходит.
Не это главное… Война всех фактов против!
Пусть будет петь невмоготу: Того, Кто в самый
холодный час спасает, не существованье
интересует, но запас всей нашей силы
любви – к тому, что против нас, – необъяснимой…»
Наивно говорить: когда ты сам на грани
отчаянья, и пустота нудит в кармане,
напоминая о другой, когда из мрака
звезду выхватывает взгляд, слезой богатый,
возможно что-то изменить. И как проверишь,
когда ты сам – лишь то, во что с оглядкой веришь?
Растительность в моем окне недвижна. Ветер
уснул на ней. В песке (пока незлые) дети.
Все внове им. Песок для них – тепло, текучесть.
И солнце – шар, в котором вся бутылки жгучесть
с молочной кашкой. Символ дня иного рода
над ними: тучки, как о том у Мандельброта
записано, иных структур, чем это видно
на первый взгляд. И мир не прост непоправимо…
Тепло. Я сплю? Мне снится: я сижу на стуле.
Качаюсь, думая о том: не упаду ли.
Выпрашивая у земли, чтоб та по всем законам
И. Ньютона оборвала игру: с намеком
на нечто большее, чем «ой, сейчас я ё.нусь!»
И небо – больше, чем окно в другую область.
Особенно, когда здесь ночь, и безразлично
куда идти, чтобы придти к тому, с чем вышел.
Что есть пространство, как не то, что мы теряем
из виду, приближаясь к нему же?.. – Раю,
«я знал», могиле, простыне, идее, страсти –
к согласию с легендой о Екклесиасте.
Так, несмотря на всю пургу недобрых мыслей,
я – на пути. И это без ущерба смыслу
не может обойтись моим порывам. Впрочем
пора привыкнуть. В том числе и к этим строчкам.
Скажи спасибо городам, повесткам, новым
задачам, в коих вообще забудешь – кто ты,
любви, рассчитанной не на одно мгновенье, –
всему тому, что приведет тебя в движенье…
Что Тиль – скиталец, что его шарообразный Ламе, –
у всех свой путь. И я своим, я не обманут:
мои пути – они хотя б, ничем кончаясь,
с начала самого не врут. И я качаюсь.
И благодарность нам к лицу всегда и всюду
была. Не говори: была. Забудь. Скажи: не буду…
Скажи хоть что-нибудь, но не молчи, не глядя!
Пусть: в никуда слова твои, и ждать не надо
ответа… тем светлее дар и выше нота,
как если бы и вправду был за небом кто-то;
как если бы не сон, не явь, но что-то третье
стояло над землей во все тысячелетья
(ведь только тем и человек ты в этом мире,
что можешь делать то, чего в нем нет в помине).
Нельзя, как Брауни, уйти в леса, чтоб жить счастливо.
Нам остается только то, что в нас и раньше было.
11-13 июля 2001 г.