Гуталиновый мрак ботинок с вкраплением жемчуга
ожерелье расстёгнутого сарафаном горла примеряет на себя тишина
Дед Фёдор запирает сундук
Застёгивает чёрные метки своих пуговиц
Проглатывает барабанные палочки притихших сердец
будто включает граммофон, шнурки завязывает
И его танец – гелиевый рисунок уносящихся журавлей
вкладываемый тиной в рот каждому спящему
дед Фёдор поднимает с пола потерянные кем-то варежки на резиночках
и ставит ленту их тепла на свой кинопроектор
.....
Из саквояжа пыточных инструментов
разбросало снег с дождём
Холодный, стальной
Прямо в камеры истязаний воротника твоего плаща
Колыбель раскачалась матушкиной песней
Похожей на лёд
Под которым хранится солонина надежды
Там-то и поскользнулась твоя ложечка со страхом
И плевать на бочонок добрых заслуг
На погон полный траурных звёзд
Ты теперь всего лишь серп в небе, считающий тиканье чужих кошельков
Ты варежки на резиночках, выпавшие из моих рукавов
Жвачка, припрятанная для решающего пузырька покинувшего лёгкие
Ты теперь румянец строптивости на шее повешенного
Только из кармашка рта открытого дед Фёдор заберёт птенцов и кузнечиков
Золоту тарелочку и огрызок яблочка
Того самого что делил со своей милой когда-то
Которая приникала к груди и считала твои вдохи, шагами на эшафот
Вот так вот взбираясь на твою голову твоим же дыханием
Скрашивала жизнь гирляндами мышиных хвостиков
Которые только и могут что сбрасывать со счетов
сбрасывать со счетов
всё мужество во взгляде на пулевое отверстие в протянутой на помощь руке
Тому, у кого глаза горят светом открытого холодильника
И пули троекратным ура входят в горячий живот
словно в доверие
…….
Течёт кинолента деда Фёдора пустыми избами, пересохшей речушкой
не вспомнить никого, какие на вид, сколько годов
только из носу деда катится долгая лунная пустошь
и по ниточке дороги едет телега
на край среза
спрятанного у виска ружья