вброд
пересекаются орбиты. запах сот; скомканной осени фавориты, стяжки на светлых досках обозначают фронт беглых, уставших, убитых, набранных невзначай в горсть перелётным преступником - он пьёт исключительно чай, носит трость вдоль влажных шершавых аллей, любит шагать по теплотрассам, подкармливать голубей испорченным чёрным мясом и твердить: не жалей, я призрак твоих соблазнов мстить и быть важнее тех, кто уходит во тьму, прекращай фарс и стань смелее, не твоё это право - спрашивать, почему. он сдыхает на раз, на смыкание век, на хлопок немеющих рук; трубы с тёплой водой, одинаковый, в общем-то, смех, серость выросших птиц и знакомость виляющих букв. с подоконников пыль устилает поверхность скрипящих полов. фотографии помнят, как это бывает: кофейный тюль, беготня котов, остывающий суп на плите виден в арку проёма, утренний бежевый свет - столбами, чужие письма, "вот, внученьки, мы и дома", делёж новогодних подарков, размежевание границ, покраска гаражных балок, створок, меж виноградных гроздьев - гнёзда синиц. фотографии мало, но помнят, молчат глянцевитой бумагой. ветер ветви по-прежнему клонит, дышит в стёкла предзимней влагой, бьются призраки стылой малины, скребутся по высохшим рамам, и снег на чужую крышу, вороньи спины, зелёные травы ложится и тает, безбожно ранний, и белое кружево по крапиве и черепице, вплавляясь в плоть вздыбленной - горько и ярко - земли, стекает размякшими швами, очертив напоследок лица, размывая черты на бумаге тех, кого мы
отпустить не смогли.