Трамвай за полночь, полвторого. Мне повезло:
второй вагон.
Сажусь, не пьян, не околдован, и кресло
словно царский трон.
Я не один: старик-репейник, «мужчина»,
лучше не сказать.
И девушка, ей лет шестнадцать, как звать?..
как звать…
как звать…
как звать…
Стой!
Опасность!
Холод!
Тьфу ты,
билет
не проколот.
Нелепость,
знаю.
Сажусь,
пробиваю.
Едем.
На вопросы есть ответ,
Ближе всех к окошку дед,
Он в фуфайке, но ведь лето.
– Дед, ты слышишь? Лето, дед.
А он
В бороду, словно мох, улыбнулся:
– По погоде я оделся, обулся,
В наших краях за зимою – весна, ведь правда?
– Нет, с тобой, дед, занятно. – Занятно?
От фуфайки
Пахнет летом и травой.
– Остановка «Парк», он твой?
Не ответил, идя по аллее.
Ну, а вслед ему тусклый фонарь.
– Дед, тебя не увижу я?
Дед, тебя не увижу я –
жаль.
Дальше.
Что может случиться – случится.
Волчица – четырнадцать лет,
И ветер в окно не стучится –
Ворвался. И волосы-плед
По ветру. Чёрный.
А глаза – к чёрту чёрным.
Кожа белая.
Взором первым же,
Словно ножом,
Словно встала и ждёт,
Ждёт.
Нет, вышла на кладбище
По нервам-клавишам.
Трамвай.
В вагоне мы с «товарищем», гляжу я ему в спину.
Так целых пять минут, а после я покинул
(И он со мной) трамвай.
По уснувшей улице центральной…
Всем знаком. Но вот сейчас нормально:
Камнем не стоял – он просто шёл.
Или я чего-то не учёл,
Или просто, просто обознался я?