еда – говно, - буркнул грек, борясь с приступами тошноты.
да уж, но получше жуков на ториусе, - заметил сосед.
соседа звали слик. слик был хорошим малым.
и откуда у этого этянина столько оптимизма? -
размышлял грек, -
словно ему плевать на всё, кроме прекрасного будущего.
ториус… - грек перестал жевать, - планета насекомых.
15 лет. убийство первой степени.
грёбанный ториус. додумались, смерть – не наказание.
зато тюрьма ториуса – хорошее наказание!
грек машинально коснулся изувеченного левого плеча.
тюрьма на ториусе отличалась психологической
изощрённостью –
в одном лице и заключённый, и палач.
воспоминания нахлынули и грозили потопить
утлое судёнышко умиротворённости грека.
грек заставил себя не думать о ториусе.
пытаясь думать о хорошем, он вспомнил мать.
до 23-х лет он никогда не видел, как его матушка плачет.
такие, как она, не созданы для того, чтобы лить слёзы.
прекрасная церберянка – мечта любого завоевателя
женских сердец!
но в тот раз лицо её было мокрым и серым,
как-будто все несчастья, которых она избегла,
разом обрушились на её хрупкие плечи…
порядок! - послышалось откуда-то издалека.
грек повернул голову и посмотрел на слика.
слик улыбался со всей своей природной жизнерадостью.
да, рудники лонды, - продолжил слик, –
не бог весть какой курорт, зато можно подзаработать.
вот накопим деньжат и рванём куда-нибудь,
где кормят получше,
а по улицам ходят соблазнительные бабёнки!
лицо слика расплылось в улыбке человека уверенного
в том, что всё будет хорошо.
да, рванём, - ответил грек и уставился в окно.
по небу плыло бледно-лиловое солнце лонды…
обязательно рванём, слик, обязательно…
грек откинулся на стуле, закурил и представил
побережье красноватого океана цербера
и одинокую женщину на берегу –
в белом прозрачном платье.