Быль о спящей царевне
Не мачехой, не колдуном,- Отцом
Положена была в хрустальный гроб,
Заботливо на холм отнесена:
Спать, сладко спать, не зная бурь и злоб.
Спать чутко, помня только об одном –
Любовь, не гроб,- ей настоящий дом.
И поначалу рой чудесных снов
Водил над хрусталём свой хоровод,
Узор сплетая ясный из ветвей,
Тропинок звёзд да солнечных лучей,
Из птичьих голосов, из звона вод.
И забредали путники на холм:
Кто заблудился, этот – клад искал,
Пастух кричал пропавшую овцу,
Тот – разминался в покореньи скал.
Но не под силу крышку им поднять,
На той красе – заветная печать…
Прошла – без счёта – над землёй весна.
Не тает льдина наверху холма.
Однажды ночью страшная гроза
На холм обрушилась; и молния, в сердцах,
Рассыпав трещины по хрусталю,
Впустила в сон царевны боль и страх.
Лесной кошмар, болотные огни
Пустились, завывая, в дикий пляс,
Видений стаи вихрем понеслись,
И Время в трещины вползло, смеясь.
Раскинуло обманчивую сеть.
Сквозь крышку правду больше не узреть.
Уродка – тем, кто зрить красу готов.
И ей – прозрачных не увидеть снов…
А той порой уж подходил к холму
Тот, кто, прослышав о царевне сей,
Полмира – чащи, бездны – пересёк,
Уверовав, что он поможет ей
Из гроба встать и льдину растопить,
Улыбку возвратить – прекрасней нет.
И в Храм Отца царевну на руках
Внести – в волшебный негасимый свет.
Заполдень он взошёл на холм –
Стремленья, сил, надежды полн,
Забыв о тягостях пути,
Предчувствий тёмных по ночам…
Вдруг – искажённые черты предстали рыцарским очам.
Застыл он соляным столбом, и онемело сердце в нём.
Красавиц, встреченных в пути,
Пред ним промчалась череда:
Что, съел? Но ноги не идут
Прочь от обманного холма…
Ну, а царевне смутный сон привиделся.
В нём милый друг ужасным оборотнем стал,
И зашатался лес вокруг.
Тот, кто хотел её спасти,
Не видит больше к ней пути.
С бессрочным сном обручена
И отчий дом забыть должна…
Печальный, вроде бы, конец.
Возможно. Ну а что ж – Отец?
Позволит снова всё начать?
Как заклятую снять печать,
Как сбросить искаженья сеть
И до конца любить посметь?
Неявно помнится во сне царевне дом.
Недвижны, скованы уста смертельным сном.
Ах, рыцарь, что же ты застыл? Что столб – что гроб.
В недоуменьи помрачнел прекрасный лоб.
Ведь сердце видело, вело сюда.
И молвишь запросто всерьёз: ужели та?
По свету сотня у Отца царевен-дочерей:
Одна – прекраснее другой.
Но шёл ты, всё же, - к ней?
Попробуй именем позвать – слыхал в бреду.
Попробуй крышку приподнять, не прячь слезу.
И сквозь расколотый хрусталь слеза пройдёт,
Её поднимется рука, а крышка – отойдёт.
Двойным усильем только снять
Печать времён.
Сквозь глыбу тяжко распознать:
Она? Иль – Он?
Всё будет так.
Или не так.
Стоят пока:
Закрытый гроб, соляный столб
На маковке холма…